Теперь он идет по «Улице молодых дарований». Совершенно закономерно он выходит к местной школе — приземистому кирпичному сараю, унылому как барак, с десятком окон по фасаду и крыльцом посередине. Пауль слышит веселые детские голоса и смех — на ступеньках стоит учитель, окруженный ребятишками, дети что-то оживленно рассказывают учителю, смеются, тот бледно улыбается и гладит одного из них по голове. Потом учитель поворачивается и улыбка словно замерзает у него на губах — он встречается взглядом с Паулем. Не отводя глаз, учитель нащупывает и достает из кармана колокольчик на ручке, принимается яростно звонить, будто зовя на помощь. Дети, с разочарованными возгласами, тянутся в класс. Учитель остается стоять один на крыльце, ветер треплет его длинные жидкие волосы. Пауль подходит поближе и возможно приветливее говорит:
— Доброе утро! Какие у вас милые дети!
— Дети? — переспрашивает учитель. — Какие дети?
— Ваши дети, — говорит Пауль, вежливо улыбаясь. — Ведь это же школа, не так ли?
— Ах, дети… — спохватывается учитель. — Да, дети. Конечно, — продолжает он, принимаясь яростно моргать, будто песок запорошил ему глаза. — Эти дети…
И вдруг он быстро и отчетливо произносит по-французски:
— Будьте особенно осторожны в присутствии невинных детей!
— Что, извините? — растерянно бормочет Пауль. К счастью, он говорит это по-немецки, хотя тот самый рычажок в его голове едва-едва не соскочил.
— Вы ведь француз, не так ли? У вас французский прононс. Не притворяйтесь, вы все отлично поняли! Вы шпион, признавайтесь. Можете меня не бояться, я вас не выдам! Ну же, говорите!..
— Я… — начинает Пауль, почти сломленный этим напором, но тут же спохватывается. — Какого черта!.. Вы с ума сошли! Кто дал вам право меня оскорблять?! Почему я непременно должен быть французом?!..
— Тогда, кто вы? Лорд Нельсон? — учитель вытягивает вперед худую руку и буквально упирается Паулю в грудь костлявым пальцем. Пауль отступает на шаг. — Вы ведь не здешний, я всех тут знаю! Это закрытая зона. Кто вы такой?!
— Меня зовут Людвиг Штайн, я новый графский геодезист. И я только вчера приехал, — говорит Пауль со всем возможным достоинством.
Учитель разом теряет весь свой апломб.
— Геодезист? — бормочет он, пряча взгляд. — Вот как? Штайн? Очень приятно.
— Не могу сказать того же, — холодно говорит Пауль и собирается идти дальше.
— Вынужден перед вами извиниться, господин Штайн. Мое имя Леопольд Зоммерфельд, — подавлено говорит учитель, протягивая руку. Ему и в самом деле неловко, это видно. Однако, Пауль, напуганный произошедшим, не собирается его прощать.
— Возвращайтесь к вашим молодым дарованиям, господин учитель, — говорит Пауль, глядя на окна школы и на детей, корчащих ему за стеклами обезьяньи рожи. — Если не ошибаюсь, они уже подожгли вашу кафедру.
Учитель, в растерянности, оборачивается, замечает своих гримасничающих подопечных и, спотыкаясь, устремляется к входной двери. Дети мгновенно исчезают из окон, слышен стук крышек парт и бешеный треск учительской линейки по кафедре. Хорошо, если не по детским головам! — думает Пауль.
Раздосадованный, он бредет дальше. Право, эти попытки поймать его на пустяках начинают надоедать. Сегодня учитель, вчера — этот Феликс. Только он успевает подумать о Феликсе…
— Доброе утро, Людвиг! — вот и Феликс, собственной персоной, спешит навстречу. Улыбается, машет рукой. Приятный он, все-таки, малый.
— Куда же вы ушли, Людвиг, мы же договорились ровно в десять встретиться! И Хайнц не заметил вашего ухода, не мог ничего сказать. А я принес вам шоколадный порошок, мне показалось вчера, что вы, вроде, простужены. Оставил у Хайнца. Вот попьете горячего шоколада, и все как рукой снимет! Это мой дед всегда так лечился, дай бог ему здоровья. Называл напиток «каколадом», ну, из-за цвета, это у него юмор такой. Все еще весел и бодр, ему скоро стукнет девяносто пять. В кампанию семидесятого года он даже пытался уйти добровольцем. Такой был крепкий. И вот что, Людвиг: вам не стоит гулять в вашем тоненьком пальто. Если у вас — извините, что спрашиваю — нет другого, то я вам с удовольствием одолжу теплую куртку. Она сама суконная, толстое зеленое сукно, а рукава у нее вязаные, из настоящей альпийской шерсти. Что скажете? Не вздумайте благодарить, мы же свои люди! Пойдемте, нам вот сюда. Можно идти по улице, а можно вот тут, тропинкой вдоль ручья, так значительно короче. Только не поскользнитесь. Я сегодня специально обул горные ботинки, в них и тепло и остойчиво. Вот вам моя рука, спускайтесь. Какой ветер сегодня! Вы можете подумать — вот какой пустой человек, болтает о погоде, как на светском рауте, словно не знает ничего другого. Помните, у Бернарда Шоу, в его «Пигмалионе» — продавщицу фиалок обучили говорить на две темы, о погоде и еще о чем-то. О шляпках, кажется. Я уверен, что потом она смогла стать лидером суфражисток. Ну, как же, в модных фасонах мы разбираемся, можно и в парламент. Да? Что вы так улыбаетесь?