— Разумная твердость, молодой человек, только разумная твердость. Дисциплина. Если бы косность не сопротивлялась прогрессу, не нужны были бы пушки и снаряды. Война — дело вынужденное и временное. Какая замечательная, поистине императорская идея — поставить на службу армии рукотворный разум, доверить ему тактику и стратегию современной войны, заставить его с точностью до секунды координировать взаимодействие сил, подавлять врага безошибочностью решений! Это не может не принести блистательнейшие плоды в самые кратчайшие сроки. Молниеносная война — вот наш новый лозунг. Превосходно спланированная, идеально организованная, безупречно выполненная — против такого не устоит ни один враг, только так будет побежден случай, только так будет установлен порядок.
Зайденшпиннер стукает по столу кулачком и ушибает себе пальцы. Крышки чернильниц издают тихий хрустальный стон.
— Теперь вы понимаете, — тихо говорит Зайденшпиннер, — на каком ответственном участке фронта вы будете сражаться? Сегодня все поставлено на карту, мы или они, порядок или безумие. Не думайте, что ваша работа не так важна, скучна или может выполняться небрежно. Ваши товарищи трудятся с полной отдачей, приносят себя на алтарь… э-э-э… на алтарь знания. Принесите себя и вы. Работайте так, чтобы вам не в чем было себя упрекнуть, тогда вы встретите наше полное понимание. Отдел геодезии в последние несколько недель лишен руководства, персонал охладел к работе, и его требуется приструнить… подтянуть. Это все. Если у вас нет вопросов, можете приступать.
Зайденшпиннер опять делает осторожный царственный жест рукой, как бы посылая нового бойца на пулеметы противника. Аудиенция окончена. Даже если бы у Пауля были вопросы, никто не стал бы на них отвечать. В лучшем случае он получил бы еще одну порцию риторики. Пауль, не зная, как попрощаться, неудачно пытается щелкнуть каблуками. Зайденшпиннер не реагирует, он словно впал в летаргию — неподвижно сидит в своем кресле и смотрит на противоположную стену, на огромную карту Европы. Германская империя на этой карте плотно утыкана булавками, между ними натянуты цветные нити, словно герр Зайденшпиннер собрался ткать ковер, но еще не определился с узором. Пауль представляет, с каким удовольствием старина Шпиннер затянул бы такой же паутиной Францию, Испанию, а потом и весь остальной мир, страну за страной, континент за континентом.
— Разрешите идти? — спрашивает Пауль, борясь с тошнотой.
— Разрешаю, — говорит Зайденшпиннер, не пошевелившись, и, похоже, даже не открыв рта.
Пауль поворачивается и бредет к выходу. У двери он секунду медлит, вспомнив о талонах на питание, смотрит на Зайденшпиннера, но тот совсем окаменел в своем кресле, непонятно даже, дышит он вообще или нет. Совершенно подавленный, Пауль выходит в приемную.
— Господин поручик, — окликает его ординарец майора, пухлый малый в очках. Он протягивает Паулю толстый пакет серой бумаги. — Ваша почта.
— Почта?
— Копии последних приказов, несколько циркуляров и свежий номер журнала. Я не мог отдать пакет вашим помощникам, у них низкий уровень допуска.
— Да-да, — говорит Пауль, ничего пока не понимая. Требуется известное время, чтобы свыкнуться с услышанным, вся эта борьба порядка и хаоса, искусственный мозг, паутина над Европой, теперь вот какие-то помощники… — Скажите, я слышал… я насчет талонов на питание…
— Все необходимое ожидает вас в вашем кабинете на столе.
— В моем кабинете? А где…
— Восьмой блок. Табличку на двери уже сменили. Вы увидите, мы тут времени зря не теряем.
Да, времени они тут не теряют. Пауль смотрит на стенные часы — разговор с Зайденшпиннером занял пятьдесят минут, уже почти полдень. В желудке — словно камень лежит. Надо найти восьмой блок, надо найти свой кабинет, найти талоны и, наконец, надо найти место, где эти талоны обменивают на еду. Одному не справиться, а Феликс давно уже ушел. Пауль поворачивается к толстому ординарцу и говорит возможно более непререкаемым тоном:
— Телефонируйте в мой отдел и передайте моим помощникам приказ срочно явиться сюда. У них пять минут. Сейчас я проверю, действительно ли вы тут умеете ценить время.
Парень каменеет лицом, но без возражений принимается крутить ручку телефонного аппарата. Пока он бубнит в трубку, Пауль выходит во двор и в который уже раз сожалеет, что не курит — сигарета сейчас очень бы не помешала. Возможно, голова бы и прояснилась. На улице свежо, ветер шевелит бурые листья на мостовой. Посреди улицы скачет черный жирный ворон и каркает, как заводной, его крик болью отдается в голове. Пауль, все же, старается сосредоточиться.