Итак, судя по выспреннему бреду старика Шпиннера, существует некий рукотворный мозг, искусственный разум, который и руководит транспортными потоками в масштабах империи. Пауль даже представить себе не может, что за природа может быть у этого мозга, как он выглядит — слоновьих размеров медуза в цистерне с формалином? Отрезанная и гальванизированная голова циклопа Полифема? Что бы это ни было, оно существует и мыслит, строит планы, рассчитывает и организует. Судя по всему, с делом оно справляется. Воодушевленное успехом, высшее германское руководство решило применить его способности в военной науке, и с этим мозг тоже совладал, так как орды гуннов почти мгновенно оказались у стен Парижа. Но насколько Пауль понимает, месяц назад что-то разладилось. Здесь рухнула конфигурация, а там захлебнулось наступление. Немцы все еще топчутся на прежних позициях, даже не пытаясь идти на приступ почти незащищенной столицы. Вероятно, эти два события — падение конфигурации и провал на фронте — как-то взаимосвязаны. Понять бы еще, как? Но одно уже ясно: на события во Франции можно влиять отсюда, на расстоянии. Если уронить конфигурацию вторично, да посильнее, не разобьется ли она при падении окончательно? Тогда силы Франции и Германии уравняются, и они снова будут воевать по-старинке. Тогда появится и шанс победить. А пока боем руководит Полифем — такого шанса нет. Против Полифема любой бессилен. Хотя… Помнится, хитроумный Одиссей как-то же справился…
Ворон с пронзительным криком снимается и улетает — его кто-то спугнул? Да, по улице приближаются двое, парни лет двадцати, какие-то оба похожие друг на друга — темные курчавые волосы, маленькие бородки, черные костюмы, худые шеи торчат из тугих воротничков. Лица открытые, веселые, шагают парни бодро, с удовольствием, словно нет ничего лучшего в это хмурое утро, чем пройтись вот так, с другом, перешучиваясь и посмеиваясь, радуясь мелкому дождичку и легкому ветру. Они бы еще за руки взялись, думает Пауль, милая вышла бы парочка.
— Господин поручик Штайн? — спрашивает один из парней. Пауль кивает. — Мы ваши помощники.
— Представьтесь по форме, — холодно цедит Пауль, сомневаясь, не переигрывает ли он. Парни вытягиваются во фрунт.
— Помощник геодезиста старший писарь Краузе! — выпаливает один.
— Младший помощник геодезиста писарь Юнг! — вторит другой. — Ожидаем приказаний, господин поручик!
Ах, да, приказаний… Что бы им приказать такое?.. Как вообще немцы отдают приказания, есть какие-то особые формулы, или что?
— Так! — Пауль прокашливается. — Гм… Сверим часы.
Хорошая идея, немцы пунктуальны, он тоже пунктуален, ergo — он немец, и никакой не француз. Нет, плохая идея, просто катастрофа, у него ведь нет часов, что сверять-то?! Вот положение!
В это мгновенье Пауль слышит тихий мелодичный перезвон, словно ангельские колокольчики играют первые такты моцартовской серенады, нежно и удивительно оптимистично. Звук исходит из области живота старшего писаря Краузе. Часы, понимает Пауль. Краузе таращит глаза и поджимает губы, чтобы не рассмеяться, но не двигается, продолжая стоять по стойке смирно.
— Осмелюсь доложить, точное время на текущий момент составляет: двенадцать часов дня, ноль-ноль минут пополудни, — рапортует старший писарь, когда затихает последняя нота репетиции. Пауль хмыкает — а они, похоже, клоуны. Или из него делают коверного дурака.
— Обед, господин поручик, — словно извиняясь, говорит младший помощник Юнг. — Мы принесли вам ваши талоны.
— Было бы неплохо отправиться в кантину сразу, господин поручик, — подхватывает Краузе. — Ведь количество обеденных мест в зале ограничено. Опоздавшие будут вынуждены сидеть на веранде, а при такой погоде это очень неуютно.
— Мясо быстро остывает, — жалобно добавляет Юнг и сглатывает слюну. Ах ты, бедненький, думает Пауль, набегался во дворе, устал, теперь хочет к мамочке — обедать.
— Кстати, вольно, — говорит Пауль. — Где же ваша кантина?
— Пожалуйста, сюда, господин поручик, в эту улицу.
Пауль идет первым, он здесь командир и лидер. Какая странная жизнь, думает он, еще позавчера я был за сотни километров отсюда, был художником-одиночкой, а сегодня я в тылу врага, у меня двое подчиненных и я веду их обедать. Мы будем есть мясо и пить пиво, а платить за все будет германский кайзер. Бред сумасшедшего, если вдуматься…
— Разрешите понести ваш пакет, господин поручик, — говорит между тем Краузе и уже протягивает руку.
— Отставить! — испуганно рявкает Пауль, прижимая пакет к груди. Боже, что же он кричит-то на этих детей?