Конечно-конечно, при простуде коньяк — первое средство! Франка наливает рюмку от души, с краями и несет на подносике господину поручику. Тот выпивает, зажмурившись, и из глаз его льются слезы — понятное дело, этот коньяк кого хочешь проберет, очень крепкий. Франка улыбается и решает не записывать рюмку за господином поручиком, будем считать это лекарством, господство не обеднеет! Потом он принимается кашлять и вид у него донельзя жалкий. Франке даже хочется погладить его по голове, как больную собаку. Она присаживается рядом.
— Господин полковник, к слову, вовсе не заняты, — говорит Франка. — Я недавно к ним заглядывала, они просто спят. Если у вас, и правда, срочный разговор, то можно и разбудить. Я сейчас же схожу.
Поручик, не переставая кашлять, только машет рукой — не надо, мол, потом. Слезы у него все еще текут. Очень болен, видать. Налить еще рюмочку? Хотя ответа и нет, Франка идет за бутылкой, и снова наполняет рюмку коньяком. Новый геодезист — совсем не то, что старый, Вайдеман, видно, что человек хороший. Наконец, он прокашлялся. Теперь он достает из кармана пальто что-то вроде огромного платка и сморкается. Боже мой, это же его подкладка из рукава! Ну, точно! Бедненький, у него даже платка нет. Франка пододвигает ему рюмку поближе.
— А вы… здесь работаете, фройляйн? — спрашивает господин больной поручик, засовывая свой эрзац платка снова в карман пальто. — Я почему спрашиваю? Вы ведь часто видите полковника? Какой он, ну, внешне? Я его еще не видел. Я просто думаю, вдруг мы с ним раньше встречались? Я как-то давно знал одного Мюллера.
— Это не в Мюнхене? У него там брат служит по полицейской части. Нет?
Господин поручик качает головой — нет, не в Мюнхене. Боже, думает Франка, какие у него уши смешные, так и торчат!
— Да, я работаю здесь, — говорит Франка. — При буфете. А господина полковника я вижу часто, даже очень. Я ведь его любовница.
Как-то это само вырвалось у нее, говорить она этого точно не хотела. Она никогда ведь себя так не назвала, даже не думала. И слово это такое… скользкое какое-то, сальное. А кто она еще, если подумать? Любовница, так и есть.
— Вот как? — говорит поручик, впервые глядя Франке в лицо. Глаза его мокрые, но в них явный интерес. — Я не знал, что у него есть любовница…
Франка кивает — есть. Она берет его рюмку и выпивает коньяк сама. Морщится, глотая, и тычет себе пальцем в грудь — и эта любовница она, Франка.
— И как вам тут?.. Нравится? — спрашивает поручик. Говорит он тихо и Франка разбирает только последнее слово. Она улыбается и не знает, что сказать.
Нравится? Она саму себя даже не спрашивала, нравится ей с полковником или нет. Ведь не будешь рассказывать незнакомцу, которого в первый раз видишь — как его там, она оборачивается к доске, Штайн — не будешь же объяснять господину Штайну про магнитные линии. Противного нет ничего, полковник не такой человек, но сказать, что нравится… Франка вздыхает и снова грустно улыбается.
— Вроде, нравится, — говорит она. — Господин полковник тут самый главный, вот и я… Он, вообще-то, хороший. И не очень и старый…
Да-а, ему за пятьдесят, а ей, Франке, только двадцать. И он здесь самый главный, так что другие господа к ней и подойти боятся, лишь вот такие уроды-вестовые… Франка вдруг понимает, чего ей не хватало весь этот долгий год в Майберге — ухаживаний. Вот-вот, ухаживаний. Она любовница полкового начальника и она застыла в этом положении, остановились привычные качели — туда-сюда, четыре недели, новый кавалер, новые встречи, новые букетики, все новое. Она раньше пела за работой, теперь этого нет. Полковник — золотой человек, она к нему всей душой, но… ей же только двадцать! Когда ей будет тридцать, ему же будет уже за шестьдесят! На нее ведь и не смотрят! Вайдеман смотрел, да, уж лучше бы не смотрел, но это же не то, не то! Она задыхается тут, словно в подвале каком! Кого она видит, чего она ждет здесь?! Что полковник крикнет ей из-за стены — Франка! — и надо нести ему пива, он ее похлопает, поцелует, и все, все?! Она спит в его постели, когда спит, но в своей кровати ей все равно спать милее, он холодный, он храпит и… он пахнет! Пахнет стариком! А она еще молодая, ей нужны ухаживания, кавалеры, которые признаются в любви. И что с того, что их любовь только на четыре недели, ей больше и не надо! Они дарили ей подарки, такие милые брошки, бусы, да мало ли что! Как было весело в санатории, там горели огни, играла музыка, и можно было целоваться в оранжерее. Там даже был фейерверк на реке! И там была река, настоящая река, а не этот жалкий ручей! Франка уже год, как должна мыться в лохани, а она любила плавать, да, плавать!