— Конечно, — продолжает он, капая стеарином на плиты пола и укрепляя огарок, — если бы Господин Граф работал, он бы не допустил пожара. Зеркало бы повернулось, свет был бы уловлен и отправлен в одно из этих окон, обычно они открыты настежь. И, пока мы тут с вами развлекаемся, бог знает сколько секретной информации было бы передано отсюда к следующим в цепочке гелиографам. И все за счет света одной свечи. Но Господин Граф сейчас более чем мертв. Иначе здесь невозможно было бы разговаривать, такой тут обычно стоит свист.
Вайдеман комкает полотняный чехол гелиографа, сворачивает его в тугой ком и плюхается на него задом, опирается спиной о стену. Пауль остается стоять, сесть больше не на что, разве что на станину прибора.
— Итак, — провозглашает Вайдеман, потирая ладони, — начинаем выдавать военные тайны! Сейчас я расскажу вам, как началась эта война и как она будет закончена, кто ее спланировал и как можно разрушить эти планы, кто управляет людьми, королями и правительствами. Я расскажу вам, как я стал невидимкой. Попутно я раскрою вам несколько загадок мироздания и развенчаю теорию мистера Дарвина. Думаю, часа за два я управлюсь.
Все-таки, он сумасшедший, думает Пауль.
— Я не буду спрашивать вас, господа, — ораторствует меж тем Вайдеман, — есть ли жизнь на Марсе? Мы все знаем, что она там есть. Я спрошу вас только — как вы думаете, может ли машина мыслить?
Глава 13
Речь Вайдемана будет продолжаться не два, а почти три часа — пока хватит свечи. Вайдеман сразу же признается Паулю, что страдает коммуникационным дефицитом — вот уже скоро месяц, как он ни с кем не может и словом перемолвиться, его просто не слышат. Какое это счастье, говорить и быть услышанным! — восклицает Вайдеман, заламывая руки и расхаживая по тесной восьмиугольной комнатке; они с Паулем уже давно поменялись местами, теперь Пауль сидит на чехле гелиографа, а Вайдеман разыгрывает перед ним свой «театр одного актера». Те идеи, которые излагает невидимка, представляются Паулю совершенно фантастическими, но вполне возможными, особенно в них хорошо верится по соседству со столь причудливым творением инженерной мысли, как большой, управляемый автоматически гелиограф.
— Что такое жизнь, господа? — патетически вопрошает Вайдеман тоном провинциального адвоката. — Аристотель утверждал, что все то живое, что движется, потребляет, выделяет и размножается. Паровоз движется, но живой ли он? Нет, ведь он не потребляет и не выделяет. Хотя вы можете сказать, что он потребляет уголь и воду, а выделяет водяной пар и золу. Но эти увертки несерьезны, господа. Паровоз не размножается. И, слава богу! Значит, кто не размножается, тот не живой. Хорошо, Робинзон Крузо на своем острове, движется, потребляет и выделяет, что потребил. Но не размножается. Не с кем! Он что, не живой? Дерево не движется, но оно тоже живое. Коралл, господа! Он не движется, но размножается, растет и ветвится. Согласно последним научным данным, коралл не живой, это просто химический процесс, известь. Но коралл выглядит живым, как дерево. И мы называем его живым. Вытащите его из воды — коралл умрет. Выкопайте дерево из земли — дерево умрет. И его можно будет только сжечь в топке паровоза. Живое дерево в топке неживого паровоза. Это я называю коловращением вещества в природе, господа.
Отлично, нам не удается определить, что же такое жизнь, что бы там не вещал Аристотель, который и сам давно уже не живой. Но мы можем сказать, что все то, что мыслит — живое. В окружающей нас природе мы не видим обратного, каких-нибудь мыслящих кофейников, такого нет. Подчеркиваю — пока нет. Но не будем забегать вперед! Итак, я мыслю, эрго — я живой. Тут надо разделить сознание и разум. Сознание может быть и у неразумных существ. С собакой все не так просто, но разумен ли цыпленок? Сознание у него есть. Вы придерживаетесь другого мнения? А я утверждаю, что есть! Я имею собственное мнение и готов умертвить вас за право его высказать. Вольтер, господа. Итак, дадим цыпленку колотушкой по голове — он упадет без сознания. Подчеркиваю — без сознания, а не без чувств, как утверждают некоторые. Без чувств падают только юные барышни, так как их душит корсет. Запомним, разум есть только у человека, а вот сознание есть у многих существ. Я подозреваю даже, что и последняя медуза в океане наделена толикой сознания. Как бы она иначе охотилась на планктон? Медуза сознает. Она сознает свое место в мире, в ее случае — в океане. Она как бы говорит себе, вот это я, медуза, а вот эта дрянь вокруг — планктон, и пора охотиться. Охота — это сознательный процесс, как же иначе?! Без сознания еще никто не охотился. Медуза осознает себя и свою роль охотника. Как и мы, люди, осознаем себя, свое место в мироздании и свои роли в этом театре жизни.