— Плохо, не спят они, — покачал головой ряболицый промышленный. — Лучше бы повязать их сонными. А так отстреливаться начнут.
— До утра не высидят у костра, — уверенно сказал Бакаулин. — Сон сморит их под утро. Тут мы и нагрянем.
— Надо повязать их без выстрелов, — добавил Щипицын. — А там уж по ламутскому способу — стрелу из лука между лопаток! Потом сколотим плот, погрузим их — и пусть плывут себе по Охоте до самого острога. Там их казаки выловят и смекнут, что Шолгун выступает. Тут уж сгоряча нагрянут они на стойбище старого сыча. — Щипицын довольно ухмыльнулся. — Тут нам и проход во все стойбища откроется. Не будет Соколова — поведем торговлю по-прежнему.
— Нехристи! Душегубы треклятые! — заговорил вдруг Микешка, потрясая кулаками. Худое, костлявое лицо его задергалось и налилось кровью. — Связался я с вами на беду свою. Две недели вы меня в ослизлой норе держали, будто зверя какого. Не хочу больше с вами, сил нету!
— Дурак! — грубо оборвал его Петр Бакаулин. — Я и сам вместе с тобой в этой норе сидел, однако не стону. Что ж нам, в крепость надо было вернуться? Там бы Соколов быстро призвал тебя к ответу: где был, почему верфь кинул?
— Купили! Купили за ведро сивухи! — причитал Микешка, будто не слыша слов Бакаулина.
— Труслив ты и хлипок душой, Микешка, — поддержал Петра ряболицый. — Пойми, мозгляк, поздно теперь локти кусать.
— Ага! Теперь я мозгляк? — взвыл Микешка. — Поглядим, мозгляк ли я. Сейчас же сяду на коня и ускачу к Соколову. Пусть он все узнает!
— Аль ты ребенок, Микеша? — вмешался Щипицын. — Ну, расскажешь ты Соколову про наш умысел. А толку что? Все равно мы его догоним. А тебя он успеет и сам на тот свет отправить.
— Ненавижу! — яростно заговорил Микешка, вскакивая и отступая от костра. — Ненавижу всех вас! Воронье! Пусть меня Соколов прикажет казнить! Пусть! Может, мне легче помереть, раскаявшись. Предупрежу его, как бог свят предупрежу!
— Да ты что, Микешка? Иль спятил? — вскочили на ноги промышленные. — Мы ведь от шуток и к делу перейти можем!
— Знаю я ваши шутки! — продолжал Микешка, отступая все дальше в темноту. — С Соколовым я не в одном походе бывал. Не раз он меня от смерти спасал. Ужель теперь я для него жизни своей пожалею? Нате! Берите меня, душегубы!
Микешка, петляя, с быстротой рыси кинулся во тьму. Промышленные, топоча, бросились вслед за ним.
«Скорее, Микешка! Скорее!» — хотелось Семейке криком подстегнуть беглеца.
Однако Микешке далеко уйти не удалось. Вскоре его, избитого, в грязном кафтане, притащили к костру.
— Ишь ты! — хохотал Бакаулин. — На лошадь успел вскочить! Да забыл, что лошадь-то стреножена!
Микешку поставили у костра, окружив плотным кольцом. На разбитых губах пленника пузырилась кровь, под глазами вздулись багровые желваки.
— Ну, как с ним будем? — проговорил Бакаулин.
— Пущай крест целует, что проглотит язык, — потребовал ряболицый. И, рванув по вороту кафтан на Микешке, нашарил нательный крестик, сунул пленнику под нос. — Целуй! Иначе знаешь, что будет. Микешка, сплюнув кровь, отказался:
— Делайте со мной что хотите. Целовать крест не буду.
Переглянувшись с промышленными и увидев на их лицах единодушный приговор, Бакаулин рванул из-под полы шестопер.
— Целуй крест, собака!
— Ты сам собака! Аспид! Перевертыш! Душа звериная! — закричал Микешка, подступая к Петру. — Ну, бей!
Неловко оттолкнув его кулаком, Бакаулин размахнулся и обрушил тяжелый шестопер на Микешкино переносье, на белые от смертной муки глаза его, которые Петру было страшно видеть.
Семейка отпрянул в кусты, зажмурился и прокусил мякоть ладони, чтобы не закричать от ужаса.
Тело Микешки промышленные оттащили к реке и кинули в воду. Теперь у костра воцарилось молчание. Кое-кто из промышленных суеверно крестился, невнятно бормоча под нос молитву.
— Эк нелепо все вышло, — сдавленно проговорил кто-то. — Грех на душу взяли... Недоброе предзнаменование. Как бы с Соколовым у нас теперь не сорвалось... Может, в острог вернуться?
— Не каркай! — озлобленно отозвался Бакаулин. — Нас семеро против трех. Толмачонок ихний не в счет.
— У тебя-то другого пути нет, — отозвался тот же сдавленный голос.
— А нам всем в острог возвращаться нельзя, пока Кузьма жив, — жестко сказал Щипицын, ероша острую бородку. — Ну, вернемся мы, а что толку? Вдруг Кузьме и впрямь удастся унять ламутов мирными речами? Какая торговля при нем? Кончим его — потребуем обратно все товары наши, незаконно отписанные на государя.