Когда Семейка рассказал команде, как все было, над палубой повисла гнетущая тишина.
— Должно, за брата своего хотел отомстить нам, судно на берег решил выкинуть, — выдавил наконец кто-то. — Оба были волки, один другого лютее.
Мрачное ночное происшествие открыло собой цепь грозных событий. Утром у берегов Тауйской губы налетела буря. Северо-западный ветер отнес судно от берегов далеко в море. Огромные волны перекатывались через палубу. За борт смыло двух казаков. Над вздыбленным морем, ставшим их могилой, висело зловещее фиолетовое небо без единого облачка, что казалось при буревом ветре почти немыслимым в этих промозглых широтах.
На вторые сутки ветер притащил тяжелые мохнатые тучи, и судно утонуло в сетке дождя, носясь по воле волн с убранными парусами. Судно, к счастью, оказалось сколоченным надежно и почти не дало течей.
Буря улеглась на пятый день. Волны успокоились, и небо снова засияло безмятежной синевой. Треска, взобравшись на мачту, разглядел горы. Земля могла быть только Камчаткой.
Поставили паруса и взяли курс на восток. Скоро белые горы заняли весь горизонт, а ближе их уже угадывалась черная полоса берега. Вскоре один из казаков, прослуживший пять лет на Камчатке, подтвердил, что они у цели. Он узнал по очертаниям Тигильский мыс.
Судно медленно спускалось к югу. Боясь напороться на подводные камни, держались подальше от берега. Вся команда толпилась на палубе. Целый день лодия шла вдоль берега, но так и не удалось высмотреть ни одной, даже крошечной, бухточки для безопасной стоянки.
На второй день плавания вдоль берега Соколов встревожился не на шутку.
— Немыслимый берег, — говорил он Треске. — Ужели ни единого паршивого заливчика не встретим?
— Сам дивлюсь, Кузьма, — поскреб бороду мореход. — К тому же опасаюсь, как бы опять не разыгралась буря. Думаю, надо спустить бот и проведать устье какой-нибудь подходящей реки. Может, на устье инородцев либо камчатских служилых встретим.
Так и решили сделать. Возле устья реки Тигиль судно бросило якорь. На боте решил отправиться сам Соколов. С собой он взял Семейку, Мяту, Буша и еще троих дюжих казаков. Перед отплытием казаки надели кольчуги.
На судне за командира Соколов оставил Треску.
— Доглядывай, Никифор, чтоб пушкарь не отходил от пушки, — наказывал он мореходу. — На всю Камчатку — три острога казачьих Мирно ли тут сейчас — кто ведает? В случае, если нас встретят боем, пусть пушкарь выпалит — разбегутся.
Предосторожности, однако, оказались излишними. Пристав к песчаной кошке и поднявшись на берег, они прямо возле устья обнаружили в распадке корякское селение. Оно оказалось совершенно пустым. Дымящиеся остатки костров подсказали казакам, что жители стойбища, видимо, скрылись в тайге, заметив корабль. Сколько они ни кричали и ни звали людей, никто не ответил на их зов. Только крупные, словно волки, собаки, бродившие возле жилищ, скалились и озлобленно рычали на пришельцев.
Глубина в устье во время прилива была вполне достаточной, чтобы провести судно на стоянку. Однако Соколов передумал отстаиваться здесь, решив поискать все-таки встречи с камчадалами на других реках.
Снова снялись с якоря. Миновала ночь и еще один день. И опять не нашли ни одной бухты.
— Ежели на всем побережье нет бухт, тогда дело плохо, — сокрушался Соколов. — Тогда путь на Камчатку морем заглохнет.
— Надо искать подходящую реку, — настаивал на своем Треска. — Некоторые реки при впадении в море образуют ковш. В таком ковше судну стоять даже удобнее и безопаснее, чем в бухте.
— Поищем, — согласился Соколов. — Возвращаться просто так нам нельзя. Только бы погода не подвела...
Первым человека на берегу заметил Умай.
— Гляди! — толкнул он в бок Семейку. — Там женщина!..
Судно в это время подходило к устью реки Крутогоровой. Известие о том, что на берегу виден человек, переполошило всю команду. В подзорную трубу Соколов разглядел, что Умай не ошибся, что это действительно женщина.
— Словить надо бабу, — сдавленным шепотом сказал кто-то. — Да скорее же! Убегет!
Поспешно спустили бот. Семейка с Умаем тоже успели туда прыгнуть. Скрип уключин, бешеные взмахи весел, учащенные удары сердца — и вот они на берегу.
Выскочив на берег, рассыпались цепью, окружая то место, где видели женщину.
Семейке с Умаем, как самым быстроногим, предстояло взобраться на сопку и отрезать женщине путь от берега.
Семейка, однако, заметно отставал. Умай хотел его подождать, но Семейка махнул рукой, чтоб не задерживался. Умай вскоре исчез впереди в зарослях. Взобравшись на вершину сопки, Семейка увидел, что его друг уже успел спуститься почти до ее подножия. Должно быть, военные учения в лагере Узени не пропали для Умая даром — этот истинный сын тайги и впрямь мог бы догнать дикого оленя.