— Да что тебе станется, — махнул рукой он, возвращаясь к столу с узким флаконом. Открыл притёртую пробку, принюхался:
— Э, нет, это Глоток Надежды. Такое зелье на всякую рвань изводить — преступление! Зельевар не простит.
Он снова отвернулся и принялся звенеть банками и пузырьками в потёртом кожаном саквояже. Хедвика наблюдала за ним в искажённом зеркале фольги. Вот он нагнулся, вот полез в боковой карман, зашуршал бумагой… Стеклянно звякнул гранёный стакан.
— Запропастился куда-то старый. Придётся свежей порцией тебя окатить, — озабоченно сказал он, осторожно поднося стакан к столу. — Ну, держи! — и щедро плеснул густой голубой жидкости, которая мгновенно впиталась в грани кристалла.
— Ай, как сияет! — довольно потёр ладони Ши и со звоном поставил стакан на стол. — Теперь покупатель и не вспомнит, что приобрёл этот кристалльчик у меня. А Дядюшка Ши поедет на другую ярмарку и продаст там что-нибудь другое — фальшивое сердце или змеиные зубы — каким-нибудь простачкам… В деревнях и беспамятства не нужно, народ так доверчив! Ох! Ох!
На площади ударили часы и грохнул фейерверк.
— Началось! Началось! Ну, айда!
Он обхватил Хедвику обеими руками и, прижимая к животу, тяжело понёс к выходу. Из-за сине-серебряной занавеси дохнуло ночной свежестью, мандаринами и дымом; в небесах плескал фейерверк. Искры и огни сыпались на камни площади, дразня запертую магию...
Хедвика с облегчением убедилась, что «беспамятство» не подействовало на неё саму: она не позабыла ни кто она, ни что с ней произошло. Может быть, когда иллюзия рассеется, ей удастся потихоньку сбежать от будущего покупателя и продолжить поиски каменной лавки.
Она глядела прямо в толпу — глаз у кристалла не было, чем она видела, Хедвика понять не могла, а взору открывалось только то, что было прямо перед нею. Ей казалось, будто она застыла в стеклянном теле…
Вокруг вовсю шумела ярмарка, а перед покрытым плисовой скатертью столом собралась уже немалая толпа. Правда, пока стол с товарами был огорожен завесой невидимости — об этом Хедвика догадалась, видя, как Ши бесцеремонно бегает на коротеньких ножках по деревянному настилу, грохочет башмаками, спотыкается и передвигает свои товары. Один раз он едва не упал, схватился за скатерть и потянул на себя весь хлипкий столик, но публика за прозрачной волшебной завесью не обратила на это никакого внимания, хоть многие и разглядывали алый шатёр в упор.
— Да не видят они ничего, — пропыхтел Дядюшка Ши, поднимаясь на ноги. — Сейчас вынесу последний ящик и сдёрну эту невидимку проклятую. Столько силы сосёт, что на ногах еле стоишь, — пожаловался он Хедвике, снова ныряя в балаган позади деревянного настила. Пока он бегал за «последним ящиком», она оглядела публику.
Перед нею толпились разодетые дамы, статные госпожи, господа в чёрном, весёлые джентльмены, парни-подмастерья и совсем просто одетые девушки в платьях и плащах. Тут и там среди толпы вспыхивали факелы и начинали звенеть струны: по ночам площадь Искр была полна музыкантов.
На противоположной стороне площади ровным полукругом выстроились палатки других фокусников и торговцев. Все это было нисколько не похоже на те скромные деревенские торжища, где Хедвике приходилось бывать по хозяйству, закупая дрожжи и пробковые пластины. Там ветхие и новые палатки стояли вкривь и вкось — где понарядней, где попроще. Некоторые торговцы и вовсе устраивались на земле, раскладывая свои товары на пёстрых платках и прямо на траве.
Здесь же палатки держали строй так, словно это был лагерь стражи. Это было красиво: приглядевшись, Хедвика поняла, что торговые шатры образуют вовсе не полукруг, а хитрую спираль, в центре которой стоял самый большой и яркий балаган. Его стенки были увиты цветами — даже отсюда, издалека было видно, как полыхают над входом рубиновые розы, горят золотые лютики и мерцают неземным, ворожейным цветом вересковые незабудки. Должно быть, их собрали в окрестностях Грозогорья, где, несмотря на осень, ещё сражались за жизнь поздние, налитые летним мёдом травы и соцветия.
По площади бродили факиры, над толпой, вызывая восхищённые и испуганные вздохи, кружили огненные светляки. Из дальней тёмной палатки то и дело с щебетом вылетали стайки крошечных пушистых птиц — от этого воздух над площадью полнился перьями и звоном.