— В ней позволено все: бить ниже пояса, кусаться, царапаться, даже выдавливать глаза. Ты только взгляни, что за когти у этого зверя! Длинные и острые, как у ягуара, но на самом деле это затвердевшая смола. А взгляни на его шрамы! Можешь не сомневаться, он настоящий мастер этой борьбы, голову даю на отсечение, он убил не одного несчастного.
— Тебе приходилось видеть подобные бои?
— Только один раз, и меня под конец просто вырвало, это самое отвратительное, дикое и жестокое зрелище, какое только можно себе представить.
— Даже вырвало?
— Вывернуло наизнанку, до самых печенок!
— Ну и ну! Это напомнило мне о Васко Нуньесе де Бальбоа, задиристом пьянице, который все ошивался по тавернам в Санто-Доминго. Самый бессовестный тип на свете, — канарец пожал плечами и продолжил: — Так вот, если, как ты говоришь, в этой борьбе все позволено, скажи этой скотине, что я буду с ним драться.
— Ты с ума сошел!
— Куда хуже бросить вызов пятерым лучникам, способным завалить бизона с пятидесяти шагов, — резонно ответил канарец. — В этом случае у нас вообще не будет ни единого шанса.
— Может, ты и прав.
— Разумеется, я прав. Их больше, они лучше вооружены, и против них мы ничего не сможем поделать. Только попроси их немножко подождать, пока я поем. Я голоден, а мне бы не хотелось умереть на голодный желудок.
Услышав эти слова, Андухар просто ушам своим не поверил: встряхнув головой, дабы убедиться, что не ослышался, он выпалил:
— Хочешь сказать, что можешь испытывать голод в такую минуту?
— Я голоден как волк.
— Прекрасно! — воскликнул андалузец, не веря своим ушам. — Этот скот собирается тебя убить, а ты в это время думаешь только о том, как бы набить себе брюхо! У тебя точно крыша поехала!
— Позволь тебе напомнить, что желудок и поединок — две разные вещи, которые никак не связаны друг с другом, — Сьенфуэгос небрежно махнул рукой в сторону туземцев, одарив их широкой белозубой улыбкой. — Ну, давай же! Пообещай этим огрызкам, что если они дадут мне спокойно позавтракать, я выполню все их справедливые требования.
Сильвестре Андухар постарался как можно деликатнее перевести слова своего спутника. Поначалу туземцы его попросту не поняли, и ему пришлось повторить, и озадаченный краснокожие все же согласились с условиями этого странного человека с длинной бородой и рыжими волосами, который тут же уселся рядом с лежавшим без сознания мальчиком и принялся с аппетитом пожирать огромный кусок копченого мяса, словно давая понять, что если уж ему суждено сегодня умереть, то, по крайней мере, не на пустой желудок.
Краснокожие тем временем неспешно удалялись по берегу, что-то обсуждая между собой: видимо, удивлялись, как можно оставаться столь хладнокровным накануне жестокой и беспощадной схватки.
Они принадлежали к племени с древними обычаями, согласно которым и в горе, и в радости надлежало сохранять хладнокровие и внешнее бесстрастие, чтобы по лицу невозможно было прочитать его мысли и чувства. Но всё равно они не понимали, как может человек на пороге смерти так беззаботно шутить и улыбаться.
Они опасались, что он попросту безумен, а ведь даже самый опытный боец не в силах предсказать поступки и реакции сумасшедшего.
— Ты правда рехнулся или только прикидываешься? — спросил в эту минуту Сильвестре Андухар, присев рядом с другом.
— Если бы я сошел с ума, я бы заметил это последним. Выйти на поединок с воином такого громадного роста, с такими ногтями, знающим все приемы этой чертовой борьбы — это тебе не шутка! Так что первым делом мне следует сохранять спокойствие и постараться просчитать варианты. Как они обычно ведут себя во время схватки?
— Первым делом он ударит между ног.
— Ну что ж! Постараюсь защитить свои яйца — скажем, положу камень в штаны: то-то ему будет сюрприз! Что еще?
— Он попытается исполосовать тебя когтями и выцарапать глаза.
— Хорошо, буду беречь глаза. Что еще?
— Если вдруг заметишь, как он оскалил зубы — знай, он попытается перекусить тебе шейную артерию.
— Вот же сукин сын! — выругался пораженный канарец. — Это уж совсем грязно!
— Я тебя предупреждал, что в саксавуа позволено все, на этом и основана борьба, — андалузец многозначительно поднял вверх палец и добавил: — Имей в виду: если ты хоть на миг промедлишь, не желая сделать какую-нибудь особую жестокость, идущую вразрез с твоими принципами — все, ты труп! Здесь не место принципам и моральным ограничениям. Либо убьешь ты, либо тебя.
— Хорошо, я это учту.
— Уж постарайся, потому что, если ты проиграешь, я вскрою себе вены. Не хочу остаток жизни провести в рабстве, так что ты спасаешь не только свою жизнь, но и мою.