Чтобы сделать такое открытие, мне понадобилось собственными глазами увидеть, сколь тяжелы для него такие непривычные занятия. Я гулял в парке, невдалеке сверкала, утекала в сосновую зелень яркая и какая-то молодая лыжня. По ней передвигалась некая группа — парнишки, парни постарше, а там и вовсе отцы семейств и две или три женщины, хохочущие и стеснительные. При первом же взгляде было ясно — этот разношерстный народец являет собой нечто единое, может быть, их объединяла общая неумелость или общее смущение, общий стыдливый восторг.
За соснами открылась горка, на вершине которой я увидел чью-то знакомую фигуру. Горка сияла, слепила, так что не сразу я узнал Апуша. По-медвежьи топчась, перебирая палками, он малодушно медлил. Кавалькада вся враз остановилась, вызвав, я думаю, его неудовольствие. И он решился, вонзил палки, сильно оттолкнулся, но в следующий миг шмякнулся и почти всю горку проехал на заду. Его братва, и две или три женщины тоже, воодушевленно принялись штурмовать горку.
Он прямо так и подкатился к моим ногам и, поднявшись, сказал:
— Ничего-о! Не больно хитрое дело. Я ведь в первый раз.
Предполагая в нем смущение, если не стыд, я сказал:
— Твои ребята тоже не больно прытки.
Его лицо расплылось в улыбке.
— Не прытки, не-ет! Да ведь нам не рекорды побивать, а так… — Он подмигнул хитро.
— И в театр тем же манером, а?
— Да, да, — ответил он истово, — и в театр тоже ходим. Всесвятский по триста билетов враз закупает, на все СМУ. Дурак и тот не усидит дома. — Опять он подмигнул и, сильно оттолкнувшись палками, пошел в гору. Решительно, уверенно, пошел, точно приступом хотел ее взять.
С Алексеем мы встретились на следующий же день после разговора у него в вагончике. Все как-то сгоряча, бестолково и, конечно, напились в первом же ресторанчике и явились к нему совсем поздно. Наталья вышла, запахиваясь в халат, с книжкой, которую читала, видать, перед сном. Презрительный смех ее вызвал в нас буйное словоговорение, она послушала, послушала и ушла, сверкнув слезами.
— В сущности, старик, она ха-арошая женщина, — убеждал меня Алеша, — и в сущности я ее люблю. Она меня, понимаешь? — тоже любит.
Мы сидели на кухне, чайник исходил паром, подбрасывал крышку, а мы все бормотали, все о чем-то сожалели и говорили, что надо, надо встречаться чаще. И он все повторял:
— Весной, старик, ве-есной приходи! Пойдет большой бетон, а для строителя в сущности это самое главное… Она, понимаешь? — она плевала на большой бетон. И правильно делает!.. А что эти ее конструкции? Тьфу. И правильно сделала, что ушла из КБ. В сущности любой ребенок… капризный, некрасивый, сопливый, он в сущности лучше любой конструкции. Весной, старик, весной, как потеплеет…
Пришел март, и, наверно, пошел большой бетон, а я так и не собрался на стройплощадку. Да потому еще, что там дневал и ночевал Савин. Именно в марте случилось на строительстве конвертора происшествие, и Савин разразился огромной задорной статьей.
А дело выглядело так: на ленточно-массивном фундаменте всю зиму корпела бригада некоего Шулейкина, скребла и чистила каждый вершок, заработков кот наплакал, всё ждали теплых дней. Но как только потеплело и пошел большой бетон, Салтыков перевел на ФЛМ бригаду Апуша, а Шулейкину достался «гнилой угол» — там плывун, бетонировали зимой, а с теплом все пошло наперекос. Так вот Шулейкину досталось взрывать фундамент и выскребать осколки, в то время как Апуш развернулся на ФЛМ и принял в сутки шестьсот кубов. (Остальные бригады едва дотягивали до трехсот пятидесяти.)
Савина было не узнать. Прежде усталые и унылые глаза искрились теперь откровенным счастьем.
— Горжусь. — Доверчивыми, старческими уже глазами просил соучастия в празднике его. — Милый мой, я объездил всю область, спускался в шахты и рудники, побывал на каждой домне, в каждом мартене… и писал, писал, но все с лету, впопыхах. Я томился, как думал сперва, своей работой, пока не сообразил: да боже мой, ведь я томлюсь от поверхностности, от впечатлений, дающих разнообразие зрению, но не трогающих душу — потому что душа-то моя спит, пока я на ходу схватываю то да се и развожу потом суесловие. А проникнуть в глубину хотя бы вот такого явления, — он ликующе шелестел газетой, — не хватало времени.