ГЛАВА V
Александр Егорович затеял еще одно дело: сегодня весь портовый флот, все свободные от работы, идут поздравлять юбиляра — смотрителя маяка Сливу. Ему исполнилось шестьдесят. И еще одно немаловажное событие — Слива тридцать лет проработал в Усть-Гремучем. Тридцать лет — это что-то значит! Чего только не пережил он за эти годы — и землетрясения, и цунами.
Мне поручено зайти к смотрителю пораньше, чтобы как-то подготовить старика.
И вот я на маяке. Электрочасы отсчитывают секунды. Щелкает реле, включая и выключая лампу. Лучи ее прорезают густой туман, прокладывая по акватории океана широкую световую дорожку. Все механизмы и устройства работают четко.
Я заглядываю через плечо Сливы, который заносит в вахтенный журнал привычные слова: «Аппаратура и механизмы проверены, в исправности. Вестовая веха на месте». Спокойно закрывает журнал, смотрит на меня.
— Что новенького скажете, Галина Ивановна?
Я хотела поздравить его, но Слива вдруг подошел к широкому окну.
— Гляньте-ка!.. — вскричал он. — Кой черт вздумал шутить — катеров-то понагнали!..
Я положила руку на его плечо.
— Это, Андрей Ефимыч, моряки и рыбаки прибыли поздравить вас с шестидесятилетием. Пойдемте на берег.
Слива засуетился, зачем-то взял тряпку и начал стирать с линз несуществующую пыль.
— И кто это выдумал, к чему? — проворчал он.
— Пойдемте, пойдемте.
— Ну, коль так, что ж с вами поделаешь… Вот только старуху надо прихватить — и ее труд есть тут.
Я, Слива и его жена, невысокая, щуплая старушка, вышли на улицу.
Посмотрев на Сливу, я заметила, как потеплел его взгляд при виде океана. Он развел руками, будто хотел обнять весь мир, и сказал:
— Ух ты, ширь-то какая! Маменька родная! А воздух?
К берегу швартовались впритык друг к другу катера. Тут были не только суда порта, но и рыбокомбинатовские — ведь и им светил в ночи маяк Андрея Ефимовича. В толпе я увидела директора рыбокомбината и Булатова.
Моряки выстроились, словно только что сошли с борта крейсера. Бакланов предоставил слово Булатову.
Слива с женой стояли в сторонке. Суда на рейде в строю и люди тоже. И все это в его, Сливы, честь.
Хотя Булатов говорил обычные слова о подвиге, о служении народу, лица портовиков были торжественны, и это до боли трогало старого смотрителя.
Слива стоял прямой, как сосна, плотно сжав губы, и только из глаз его сбежали вдруг две скупые слезинки. Он ласково, как-то бережно, погладил жену, будто успокаивая ее. Сколько раз перемывало океанской волной нашу песчаную косу, а Слива с женой долгие годы, несмотря на землетрясения и штормы, посылали людям спасательные сигналы…
— Получай, Ефимыч! Заслужили со старухой! — по-медвежьи облапив телевизор, поднес Булатов Сливе подарок.
— А это тебе от рыбаков! — подошел к старику с радиоприемником директор рыбокомбината.
Слива, смущаясь, утер кулаком слезу, принял подарки и стал пожимать руки сослуживцам. Каждый старался сказать ему доброе слово. Слива еще раз взглянул на жену, по щекам которой текли слезы, и проговорил, грозя маяку указательным пальцем:
— Смотри, старый черт, не подкачай!
Ребята, улыбаясь, окружили Сливу, похлопывали по плечу. Мне тоже захотелось подойти к нему и обнять покрепче. Глядя на Сливу и его жену, я пыталась сравнивать их с близкими мне по работе людьми. Мысленно ставила в ряд с ними то Шуру, то Ерофеева, то Бакланова. И получалось так, что самой мне не было места в этом ряду… Может быть, я слишком строга по отношению к самой себе, не знаю, но получалось так… Вспомнила отчетное собрание, когда Шуру выбрали в партбюро, а меня нет… Я была готова тогда навеки поссориться с ней. Мне казалось, что я лишь одна веду общественную работу. А Шура… чем она заслужила такое доверие?
И все-таки, несмотря на то что я тогда оскорбила ее, Шура нашла в себе силы простить меня. Я бы так не смогла. Вот и с Дудаковым. Побегала-побегала — и опустила руки. А Шура созвала конфликтную комиссию, приказ Булатова был опротестован. Подали заявление в народный суд, который восстановил Дудакова на работе. Булатов, правда, шумел:
— Не бывать Дудакову в порту!
— Вы должны подчиниться закону, — убеждали его в райкоме.
— В Усть-Гремучем хозяин я! — кричал Булатов.
И состоялось еще одно заседание суда. Дудакова снова восстановили. Суд обязал Булатова выплатить ему за время вынужденного прогула из собственного кармана.
Древняя мудрость гласит: «Хочешь проверить человека — дай ему власть». Булатов показал себя. Стоило Дудакову задеть его самолюбие, как он только из амбиции готов был воевать с кем угодно, лишь бы настоять на своем. Хорошо, что партбюро не дает ему расходиться, постоянно осаживает его, иначе этот бурбон далеко бы протянул свою длань. И все же Булатов как будто пересилил себя, промолчал, заплатил из своего кармана Дудакову деньги, все до копеечки… и опять ходит королем! А как бы поступила я на его месте? У меня тоже самолюбие о-го-го какое!.. Все-таки многое еще мне надо вытравить в себе, если я хочу стать такой, как Слива, Бакланов, Ерофеев, Шура… Они трудятся молча, трудятся для людей. А я люблю разглагольствовать, привыкла постоянно жалеть себя…