— Над чем вы хохочете? Ну-ка, рассказывайте, и я не прочь повеселиться. Вот ты, Полубесов, ответь — трудно ловить крабов?
— Ничего мудреного нет, — ответил Сашка. — На сетки положили по разрезанному бычку — это рыба такая, — пояснял он главному инженеру. — Голова у бычка огромная, а туловища совсем нет, сразу тонкий хвост идет. Ну, потом сетки спустили на дно посередине залива, на берегу развели костер и поставили бочку с морской водой, Игорь дежурил, а мы спать завалились…
Тут все снова захохотали. Даже Александр Егорович с главным инженером заулыбались, хотя и не знали еще, в чем дело.
— Ну а дальше что? — еле удерживаясь от смеха, спросила я у Сашки.
— А чего дальше? Когда проснулся, последних крабов сварили. Сел я пробовать их, а тут как раз ребята приплыли с очередным уловом и давай хохотать. И как это меня сажей вымазали, до сих пор не пойму! Поверите — еле вымылся, все лицо мочалкой изодрал. Жжет, будто кто горчицей смазал.
Наталья Ивановна попросила Игоря объяснить, как это получилось.
— Сетки надо было менять через каждые два часа, а Сашка так крепко заснул, что поднять его было невозможно. Тут-то мы и решили вымазать его. Сажу, соскобленную с бочки, в которой варились крабы, смешали с маслом… Ей-богу, Сашка даже облизывался во сне. Хохотали мы так, что и мертвого разбудили бы, но только не Полубесова… Что же вы думаете — продолжал спать! Проснулся он только тогда, когда мы уже собирались домой, и эдак лениво спросил: «Как там дела, мастера?» Мы ответили, что ловля закончена. Тут синьор этот встал, потянулся и сказал: «Сон я, мальчики, видел — мечта!» — «Какой?»- — «Сидел в «Арагви», пил пиво и ел шашлык. Хорошо все-таки во Владивостоке!..» А когда мы уселись, Сашка уточнил, что ловить крабов все-таки лучше, чем веселиться в «Арагви».
Сашка, поддакивая, уплетал аппетитные клешни одну за другой.
Москвичи не преминули похвастать магнитофонными лентами с песнями Окуджавы, пообещав прислать. Игорь вежливо возразил:
— От души благодарны, но знаете, многим эти песни не по вкусу. Между прочим, вы, конечно, видели Лешку, ну, того капитана, который нас возил? Попросите его — он вам споет не хуже Окуджавы и тоже под гитару. Да что там Лешка, разве мы сами спеть не можем? Галина, дай, пожалуйста, гитару.
— Главное, ребята, сердцем не стареть… — начал он.
Москвичи дружно подхватили слова песни.
Неожиданно кто-то громко постучал, и в тот же миг в комнату по-медвежьи ввалился Булатов! Лицо его было недовольно и хмуро, а взгляд тяжел. «Быть беде!» — подумала я. Но странно — Булатов, увидев за столом Александра Егоровича, к моему удивлению, широко улыбнулся.
— Так-так, парторг, значит, спаиваешь честной народ? — При этом глаза его превратились в узенькие щелочки.
Бакланов, расправляясь с крабьей лапой, охотно подтвердил:
— Спаиваю… воедино!
Все рассмеялись. Булатов, поддерживая общее настроение, подмигнул:
— Ищу я их на работе — гостям надо поселок показывать, — а они вон где, голубчики… Так что ж будем делать?
— Садитесь с нами, Семен Антонович! Сейчас вручим клешню, властвуйте! — весело сказал Александр Егорович.
Булатов сам протянул руку к графину, налил себе «особой камчатской», с удовольствием выпил, крякнул и провозгласил:
— Хороша! В моем хозяйстве всегда порядок! — И, окинув взглядом сидящих, спросил: — За что пьете, друзья?
— За дома с ваннами и водопроводом!
— За это я с удовольствием…
— А вы вчера на собрании здорово сказали. Молодцом! За ванны — горой…
— Первая похвала от парторга!
— Главное — достойная!
ГЛАВА VIII
Давно не беседовали мы с Шурой по душам. Придя как-то после работы домой и поужинав, я решила, что надо навестить подругу. Но как только вышла на улицу, сразу вспомнила, что Шура уже не одна — с ней теперь Минц, Может, не стоит мешать им?.. Да что там, в конце концов, если почувствую, что мешаю, зайду к Игорю. Уж он-то наверняка обрадуется моему приходу. А не иду ли я туда, где живет Шура, только из-за Игоря?..
Отгоняя навязчивые мысли, я шла по аллее зеленых, еще не окрепших деревьев. Бросила взгляд на тонкое, стройное деревцо. Ветер гнет его, и оно вновь выпрямляется, стонет от натиска штормового ветра, вновь и вновь упрямо выгибает спину.
Волны у побережья то мелодично перебирают гальку, то с яростью набрасываются на черные скалы, шипят и беснуются, рвут воздух…