У начальника порта — никого; сидит за столом, пыхтит, пишет. Губы по-деловому суровы, из угла в угол рта ходит папироска.
— Что скажете, молодые люди? — исподлобья уставился он на нас.
Лешка молча посмотрел на меня. Я же — удивительное дело! — с непостижимым спокойствием села против Булатова и раздельно, как бы диктуя, произнесла:
— Мы бы хотели поговорить с вами в присутствии юриста и парторга.
— Можно, — с неожиданной охотой согласился Булатов и нажал кнопку. — Рая, — обратился он к вошедшей секретарше, — пригласи-ка, пожалуйста, парторга и юриста. — Ну-с, а пока они подойдут, будем толковать…
Я мучительно думала, с чего бы начать разговор. Булатову должно стать ясно, что, приехав в Усть-Гремучий, я уважала его, теперь же за издевательство над людьми ненавижу. С чего начать?.. И вдруг я услышала голос Лешки:
— Семен Антонович, скажите, пожалуйста, вы знали, что дом занят, когда давали указание выписывать нам ордер?
— Знал.
— Так зачем же вы обманули нас?
— Минуточку. Сейчас вам все будет понятно…
В это время в кабинет вошли юрист и парторг. Я старалась не смотреть на самодовольное лицо Булатова. Он тем временем достал из стола какую-то кипу бумаг.
— Вот, — сказал он, — по акту нам отошли те дома, на которые мы претендуем, но в них живут работники рыбокомбината, и ни один прокурор не даст санкции на их выселение.
— Так что же, выходит, мы сами должны выселять их? — возмутился Лешка.
— Хотя бы и так.
— Ну уж, извините! Я не намерен выбрасывать ребячьи пеленки. Хватит! Мы это так не оставим.
— Можете жаловаться. Квартир у меня нет и не предвидится, и в райисполкоме и райкоме партии об этом знают.
— Семен Антонович, вы же неправы, — вмешался парторг. — Зачем озлоблять людей и ставить их в неловкое положение? По-моему, мы с вами говорили: надо форсировать постройку нового общежития…
— Говорили, говорили, давно знаю, что говорили. Я не двужильный. Поймите, ведь это Камчатка! Надо примиряться с условиями и не устраивать итальянских забастовок.
Парторг удивленно посмотрел на Булатова.
— Вам не понятно? Так послушайте. Утром приходят ко мне моряки, требуют сверхурочных. Что у меня — казна государева? — И, впившись в нас с Лешкой колючими глазами, Семен Антонович побагровел: — А все вы, вы восстанавливаете рабочих против руководства! Ишь какие горячие понаехали! Не будет никаких доплат. — А потом, обращаясь к юристу, указательным пальцем начертал в воздухе: — Соберите расценочную комиссию и откажите в сверхурочных!
Дудаков развел руками:
— Не сможем. У нас по трудовому законодательству положено работать восемь часов в сутки, а не двенадцать. За остальные надо доплачивать или давать отгулы.
Булатов вскочил из-за стола, подбежал к юристу.
— Выгоню, к чертовой матери выгоню! — еще гуще побагровев, закричал он. — И вы за этими молокососами?.. Так вот мое слово: пока я начальник порта, как работали, так и будем работать!
— Нет, не будем! — отрезал Лешка.
Парторг, видя, что Булатов разошелся не на шутку, сказал:
— Вы идите, ребята, а я тут поговорю с Семеном Антоновичем.
Мы вышли. У Лешки резко обозначились желваки на скулах, я же опустила голову. Мне было как-то неудобно — я не высказала Булатову всего, что у меня накопилось за день. Едва спустились мы с порожка, навстречу Валентин… Как-то неожиданно… Все во мне так и встрепенулось.
— Чего это вы пороги обиваете у начальства? — спросил Валька.
Я улыбнулась:
— Насчет квартиры…
— А тебе зачем? Мне комнатку на днях дадут, будем вместе.
— Но у ваших есть дом!
— Мало ли что, а мне дадут…
ГЛАВА VIII
Если бы кто-нибудь знал, как я счастлива! На душе легко-легко, хочется петь, рассказывать всем о том, что я встретила на Камчатке человека, с которым мне теперь ничего не страшно, — я с Валькой. У каждого человека своя судьба. У меня особенная — я заарканила счастье не шелковым поясом, а крепким канатом — сорвись попробуй! Уж кто-кто, а моряки умеют швартоваться!
И почему я раньше не поехала на Камчатку? Впрочем, разве я не была счастлива до этого? У меня много друзей, любимая работа. Да, но… Чего же не хватало? Не было его, Вальки, Валентина!
В воскресенье наша свадьба, а пока что мы ремонтируем свою комнату. Свою!.. Как это здорово! Отдельная! Нам ее дали три дня назад. Комнатка, правда, в бараке, небольшая, всего-навсего десять метров. Зато дом не маленький, и соседей у нас тьма-тьмущая. Комнатку мы побелили, вернее, не мы, а Валька, — он оказался мастером на все руки. Сам заштукатурил те места, откуда сыпалась известка, сам покрасил полы, и вот сегодня мы занимаемся расстановкой мебели. Я пою, Валька тоже что-то мычит. Хорошо! В угол поставили купленную в рыбкоопе двуспальную кровать с панцирной сеткой, я легла и попрыгала на ней. Хорошо! Стол самодельный — пять досок и две перекладинки, под скатертью их не видать, и главное — отгрохали тахту: четыре ящика накрыли ковровой дорожкой и так здорово получилось, что я закричала «ура». На стенку повесили ковер, а на другую у меня была припасена репродукция с картины Левитана «Март». Потом из трех досок и плюшевых панинских портьер, что висели у меня там на дверях, сделали шкаф — отделили, вернее загородили, печку, — и мне не захотелось никуда уходить из этого рая. Славно! Затопили печь, сели на полено — табуреток еще нет. Обнялись. Дрова весело потрескивают. Живем!