Уже будучи обессиленным болезнью, я не раз думал какой будет моя смерть. Недуг, которому не было названия, убивал меня день ото дня, и никто не мог мне помочь. Все средства лишь на время облегчали странные корчи, которые вскоре вновь возвращались. В моё тело будто вселялся Дьявол! Каждый мускул растягивало и выворачивало, как полотняный лоскут; я не мог разжать челюсти, чтобы кричать, а лишь безвольно таращился на лекарей, стоящих у изножья моей постели. Когда же болезнь отступала, лёжа обессиленный, точно после погони, я едва мог что-то вспомнить. Недуг сделал из меня безумного затворника. Я путал день с ночью и явь со сном, таким же тяжёлым и страшным, как мои страданья. Вскоре, из всех врачевателей, подле меня остался лишь один - старик Бурхард. Он, как и остальные, был бессилен меня излечить, но его снадобья умели быстро прогонять боль и внушали мне надежду на лёгкую смерть.
Смерть...
Я солгу, если скажу, что измождённый болезнью, перестал бояться Её. Рабы земной жизни, распутники и святотатцы, все, кто втоптал своё распятье в грязь и откликнулся на зов плоти, страшатся её, как огня. Ведь ничто кроме тела, не даёт им большей радости, а смерть разрушит его, выгнав их беспокойный дух из своего единственного пристанища. И я боялся этого, как и множество грешников, живших лишь тем, что истово и с охотой исполняют все порывы своей плоти. Мученья отравляли мою жизнь; крепко схватив, тащили в могилу и, порой, рядом мне мерещилась сама безносая, в чёрном одеянье на костлявых плечах. Но пока я мог что-то чувствовать, пусть даже только боль, я не хотел расставаться с этой жизнью. Недолгая, исполненная страданий, она по-прежнему оставалась моей, и ничего дороже я не мог представить.
Не скрывая отчаянья, седовласый Бурхард растерянно качал головой, когда я спрашивал, сколько ещё зим мне предстоит встретить. Похоже, он каждый раз не верил, что я протяну ещё хоть несколько дней, но, между тем, очередная осень подходила к концу, и вот уже северный ветер принёс первые холода. Вместе с ними пришёл и тот человек.
Он единственный, кто никогда не говорил мне о Боге, странный врачеватель вообще мало говорил, а всё больше слушал мою сбивчивую речь. Рядом с ним, везде, точно тень, ходила девушка, его дочь. Однажды они постучали в ворота и попросили приютить их на ночлег. Мне сказали, что эти двое не похожи на бродяг или попрошаек, пускай они и шли пешком, их платья были чисты и скромны, а лица красивы. Я разрешил пустить их, и, хотя был слаб, мне всё же стало любопытно, что за люди оказались в моём неприветном жилище. Спустившись, я застал их за едой, но, заметив меня, они тут же отставили миски и учтиво поклонились.
«Моё имя Йохан», - негромко проговорил рослый темноволосый мужчина. От него веяло каким-то не здешним холодом, хоть весь облик и был исполнен кротости и спокойствия.
«Это ваша дочь?» - я перевёл взгляд на девушку.
Красоту её юного тела не могло скрыть даже выцветшее платье и грубые башмаки; на тонком лице, вылепленном без изъянов, как роза, алели губы, а в широко распахнутых тёмных глазах на мгновенье то вспыхивал, то гаснул огонь.
«Да, - улыбнулся мужчина, - её зовут Марика».
«Куда вы держите путь?»
«Кажется, - звонко заговорила девчонка, - дорога, с которой мы свернули сюда, ведёт в Идштайн, а значит, туда мы и идём».
«Вам что же, всё равно?» - удивился я странному ответу.
«Подобное для нас не в первой, - пожал плечами Йохан, - мы привыкли к странствиям и, по счастью, добрые люди, согласные дать нам кров, ещё не перевелись».
Помню, я хотел было продолжить разговор, но Йохан пристально уставился на меня и взгляд его был тревожен и мрачен.
«Смерть стоит у вас за спиной», - произнёс он.
Я нехотя кивнул.
«Меня снедает болезнь».
«Но Она ещё ничего не решила», - тихо добавила Марика.
«Вряд ли что-то помешает Ей добраться до меня», - я попытался спрятать свой страх, но почувствовал, как на лбу выступил холодный пот.
«Неужели, вы ни на что не надеетесь? - не унималась девчонка. – Даже на Бога?»