- А кто сказал, что этот остров вообще существует? – снова набросился на него Крипсвелл. – Даже если и так, кто дал ему право поднимать вопрос о каких-то аномальных пространственно-временных явлениях, суть которых не доказана и мы не знаем, что это – непознанная реальность или бред сумасшедшего? И ты, сопляк, смеешь еще мне перечить?!
На этот раз разгоряченный географ схватил стул и попытался запустить им в Харда, но тот ловко увернулся и, перехватив опасный предмет, поставил перед собой и уселся на него верхом, лицом к спинке, сохраняя при этом завидное спокойствие и невозмутимость.
Мои глаза постепенно расширялись от изумления. Я просто поражалась способностям Дрегона Харда: через несколько минут Крипсвелл перестал на него кричать и брызгать слюной, поняв, что это совершенно бесполезно и он пытается перевоспитать каменную стену, отчего выглядит совершенным идиотом. Впрочем, идиотом, по словам профессора, был вовсе не он, а ненавистный ему Хард, но и это никак не отразилось на лице последнего. В итоге Крипсвелл сплюнул и отошел от него в дальний угол комнаты.
Но это было еще не все, что заставило меня поразиться. Я знала англичанина Теодора Эдвардса, он был нашим наставником во время прохождения студенческой практики на Гавайях, но чтобы этот уважаемый ученый делал и представлял на конференциях какие-то сомнительные открытия…
Я решила обо всем расспросить Харда, который, похоже, знал больше меня и хорошо ориентировался во всех ситуациях. В ответ на мое рвение молодой человек добродушно засмеялся, однако выложил про доктора Эдвардса практически всю подноготную. Оказывается, последние три с половиной года они работали в Мельбурне вместе и большую часть времени провели в экспедициях в Полинезии. Объектами их исследований были дно Тихого океана и вулканические острова, которых, по словам Эдвардса, было столько, что хватило бы на «двенадцать поколений современных геологов». В частности, одним из любимых «местечек» д-ра Эдвардса стал небольшой необитаемый, не отмеченный ни на одной карте вулканический остров к югу от Маршалловых островов, открытый в 50-е годы неким Бернаром Шоуэном. Как свидетельствуют некоторые данные биографии и некрологов, этот Шоуэн, опытный пилот американских войск, проводивших в то время ядерные испытания на атоллах (любое напоминание об этом кошмаре «холодной войны» вызывало у меня содрогание и, как мне показалось, мой собеседник видел это и пытался быть предельно деликатным), вскоре после своего открытия умер по дороге на Гавайи (его самолет, согласно распространенной версии, был сбит командой спецслужб), не оставив даже карты с координатами неизвестной земли, вскоре получившей его имя. И вот, десять лет назад англичанину Теодору Эдвардсу удалось отыскать на небольшом исследовательском судне под названием «Экинтаус» затерянный в Тихом океане остров и отметить его на своей карте. Мало того: два года назад Эдвардсу пришло в голову проводить на переоткрытом им острове свои исследования. В конце концов ему, как опытному специалисту-геофизику, стало понятно, что на острове Шоуэна творятся странные вещи, которые он описал в своих записках под названием «Четырнадцать наваждений земли Шоуэна» и в статье, которая называлась «О затерянном времени». Название, как видно, слишком громкое. Однако Эдвардс, говоря о таком нереальном явлении скорее психического плана, тем не менее поднимает этот вопрос в среде ученых. А это, как известно, порождает скандалы.
- Это все? – спросила я ироничным тоном и посмотрела на часы: оказывается, я просидела с ним в лаборатории три с половиной часа. Причем все это время нам никто не мешал, так как разгневанный профессор удалился в организационный отдел еще в самом начале нашей беседы.
- Нет, доктор Харрисон, это далеко не все, - ответил он упрямым тоном, явно не желая со мной расставаться, как будто это доставляло ему какое-то удовольствие. – Он говорил о пространственно-временных искажениях, которые вызываются геомагнитными явлениями и вызывают аномалии человеческого восприятия. До сих пор неизвестно, что это такое – реальные явления или сдвиги в работе мозга. Собственно, он только описал факты, остальное оказалось ему не под силу.
- Теперь понятно, к чему он клонит, - заключила я. – И потом, перестань называть меня на «вы» и «доктор Харрисон». Меня зовут Джиллиан.
- Прости, Джиллиан, - улыбнулся он.
Сказать по правде, мне показалось, что до сих пор я не встречала человека более обаятельного, чем он. Поначалу мне это не нравилось, но потом оказалось, что у него вовсе нет дурных намерений. Он был прекрасным собеседником и серьезным работником. Несмотря на некоторую эгоистичность и склонность делать все по-своему, не считаясь ни с чьим мнением, он отличался добротой и выдержкой, был достаточно сентиментальным и вместе с тем решительным и твердым как скала. К тому же этот парень внешне был очень привлекателен: это был высокий, довольно темный шатен с отросшей стрижкой, немного «орлиным» носом, сильным подбородком и красивыми, почти правильными чертами лица, гармонично сочетавшими в себе мужественность, чувственность и благородство. Более всего притягивали его очень красивые темно-серые, сверкающие глаза, во взгляде которых были видны проницательный ум, некоторая хитрость, энергия и несгибаемая воля, но не было никаких признаков явной или затаенной злобы. Он отличался прекрасной комплекцией, был стройным, широкоплечим и, видимо, обладал значительной физической силой и выносливостью. При этом его внешние данные удивительно гармонировали с чертами его характера: это был сильный человек, способный постоять за себя и защитить близкого или друга, очень интеллигентный и принципиальный. Можно было также предположить, что он окажется надежным другом или спутником по жизни, человеком, который верен своим убеждениям, который никогда не оставит начатое дело и пойдет до конца, несмотря ни на что. В итоге получалось нечто такое, во что несложно было влюбиться, если не с первого, то, наверное, со второго взгляда. Несмотря на все это, я все же старалась бороться против подобного рода увлечений, строя в душе «баррикады» и имея в виду то, что у меня был хороший друг Алан, который жил сейчас в Аделаиде и ждал моих писем. Если же выяснится, что мой очаровательный коллега проявляет ко мне больше чем дружеский интерес, это может плохо отразиться на наших отношениях с Аланом Менглером.