Впрочем, сам доктор Эдвардс теперь заметил, что загадочная скала – часть исследуемой нами горы и признался, что находится здесь впервые. Мы же с Дрегоном оказались самыми отъявленными экстремалами и, перевалив через расселину, полезли на скалу. Точнее, экстремалом оказался опять-таки Дрегон, а не я.
- Эй, вы! – кричали нам снизу. – Зачем вы туда полезли?
Я хотела ответить, но Дрегон зажал мне рот рукой.
- Ни слова! Давай покажем им, что мы стоим того, чтобы…
Я оглянулась назад. Нет все-таки географы нас не обманывали – пик Бурь был, несомненно, выше, чем эта скала. Опять иллюзия… Наверное, оттого, что гора эта была намного круче и резко выделялась на фоне других, поросших лесом.
Как Дрегон и я не старались, мы не смогли влезть на самую верхушку пика. Я, едва держась на ногах и вцепившись ногтями в выступ, увидела, что восточный склон, обращенный к морю, был почти отвесным. Дальше лезть не имело смысла. Довольно.
Мы с Дрегоном взгромоздились на уступ, под которым я заметила вход в пещеру. Но чтобы в нее попасть, надо было спуститься вниз немного левее, а затем повторить подъем по камням. Это было бы долго и тяжело, а спускаться вниз от уступа было опасно.
- Ну, что дальше? – спросила я. – Сидим, как на большом каменном троне. Здесь так красиво… Я вижу внизу водопады. Ты видишь их, Дрегон?
- Да. Тебе не страшно?
- Нет, Дрегон, это великолепно!
Солнце слепило глаза, и я закрыла их, привалившись к каменной стене. Внезапно мои ноги медленно, но верно поползли вниз.
- О нет! Я падаю!
- Осторожнее!..
Он прижал меня рукой к камню и заставил немного подвинуться. Моя голова кружилась от высоты.
Над нами величественно парила тень орла. Это были местные, осторожные птицы, мельче наших, но все же это были они.
- Видишь, Джил? Орел кружит вокруг нас над этой скалой. Они никогда не кружат над Ханахуэри, их пристанище – здесь.
- А как называется эта скала? – поинтересовалась я.
- Док сказал, что она носит имя Онейси, жены Бернара Шоуэна. Гора Совещаний на языке одного из туземцев островов Гилберта зовется Фиафу, а эта скала – Хиаула-Маулэа. Их язык напоминает речь гавайцев.
- Звучит очень красиво. Я думаю, ты не просто геофизик-океанолог. А почему ты любишь горы и орлов?
- Потому что орел – один из астрологических символов знака Скорпиона, под которым я родился. Не думай о моей узкой специализации. В душе я романтик и люблю не только океан и горы. Моя жизнь была бы неполной без впечатлений и риска. Вообще, сейчас я занимаюсь проблемой связи происхождения океана с вулканизмом и тектоникой. Это очень сложно, впереди у меня – долгие годы неустанного труда.
Мне вдруг стало смешно.
- Понимаю, Дрегон. А я по зодиаку Овен, и мой символ – белый барашек, пасущийся в горной долине, который вполне мог быть замечен орлом.
Дрегон засмеялся, но тут же снова стал серьезным.
- Знаешь, о чем я подумал? – спросил он и тут же ответил: - Источник всего – вода. Она – источник материи и времени. Это всего лишь красивая гипотеза, но она не лишена романтики. Знаешь, кто мы? Мы – горстка сумасшедших, бросивших вызов всему миру. Да, мы все сошли с ума, решив доказать все эти нелепые гипотезы. Одна из них – Бермудский треугольник, вторая – земля Шоуэна…
Дрегон был вообще-то специалистом по подводным вулканам и ювенильным водам, но в последнее время его почему-то все больше тянуло к занятиям Эдвардса, то есть к поиску и описанию аномальных земных явлений и размышлениям над тем, как океан может влиять на пространство и время. И почему до сих пор существует Бермудский треугольник и откуда берутся «летучие голландцы».
Неожиданно Дрегон запел, ему как бы в такт вторили горные орлы. Я никогда не слышала, чтобы Хард пел, да еще на таком странном языке. Я даже испугалась.
- Что это?
- Это? Старая песенка на языке коренных гавайцев. Я слышал ее в детстве. Вот ее слова: «Когда солнце восходит над долиной Надежды, с небес к нам спускаются горные орлы. Они поют песню о вечности, о любви и о смерти.»
- Орлиная песня?! – догадалась я, вспомнив, что слышала ее в Гонолулу.
- Ты догадлива. Мы, австралийцы, нечасто посещаем Гавайские острова, а гавайцы редко поют эту песню.
Он снова стал выводить изящные переливы мелодии. Песня, отдаленно напоминающая знаменитое «Эль кондор паса» инков, была все же более дикой и грозной и в то же время – более захватывающей и романтической. Когда Дрегон перешел на английский, я тоже подхватила эти слова:
Когда солнце восходит над долиной Надежды,
С небес к нам спускаемся на землю мы..
Мы поем песню о вечности, любви и смерти,
О грозный вестник, воплоти мечты моей судьбы…
Тень орла коснулась вершины скалы и скрылась за обрывом Ханахуэри. Дрегон кончил петь и здесь, на краю пропасти, сделал то, что намеревался делать все чаще и самозабвеннее – начал меня целовать, но вовремя остановился, потому что в экстазе мы оба чуть не слетели с обрыва.