- Поздравляю, Харрисон! И желаю тебе удачи в этом мероприятии.
- Спасибо, Дрегон.
Он пожал мою правую руку, причем на несколько секунд задержал ее в своей и посмотрел мне в глаза. Да, он немного хитрил, но в чем именно заключалась эта его хитрость, мне было непонятно.
Впрочем, я решила позвонить Алану, находясь уже в Канберре. От всей души я надеялась, что мой молодой человек будет несказанно рад и вскоре приедет сам или дождется моего приезда. Но каково же было мое изумление, когда вместо радостного приветствия с той стороны телефонной линии градом покатились самые что ни на есть горькие и обидные слова. Оказывается, что все это время мой Алан не мог прийти в себя с того момента, когда девять дней назад внезапно получил откровенное письмо от человека, с которым я ему «бессовестно изменяла»...
- Все кончено, дорогая! – отрубил Менглер и бросил трубку, оставив меня в полнейшем недоумении.
Опустив голову, я вышла из телефонной будки и медленно побрела в сторону гостиницы, в которой снимала номер во время прохождения симпозиума. Бесшумный лифт довез меня до заветного 16-го этажа. Войдя в свой номер, я, даже не скинув обувь, повалилась на кожаный диван. Я долго ломала голову над тем, кто мог наговорить про меня Алану, тем более что врагов у меня почти не было, кроме одной моей знакомой из Сиднея. Но и эта девушка никак не могла мне навредить, потому что ничего не знала про Алана, а больше до моих личных проблем дела никому не было. Интересно, кто мог так меня подставить?
И тут в мою голову пришла замечательная мысль, как какое-то озарение. Дрегон! Если судить по сложившимся обстоятельствам, именно Дрегон Хард мог тайком от меня написать и послать письмо Алану, тем более, он знал, где в той проклятой лаборатории находился мой личный ящик письменного стола! Тем более, что этот человек когда-то, совсем недавно, грозился сделать невыносимой мою жизнь...
Мигом осознав свое незавидное положение, я схватила (теперь уже здесь, в гостинице) телефонную трубку и стала лихорадочно набирать номер Дрегона. Как назло, сработал автоответчик, сообщавший, что данный абонент сейчас отсутствует.
- Я его убью! – проговорила я в припадке бессильной злобы. И одновременно с этим я все пыталась понять, что могло заставить Харда пойти на этот не слишком благородный шаг.
В конце концов, я решила на некоторое время оставить всех в покое и заняться научной деятельностью. В Канберре, во время трехдневного симпозиума, я познакомилась с четырьмя последними работами присутствовавшего там доктора Эдвардса. Для начала я прочла его публикации по вулканическим подводным образованиям и генезису атоллов Микронезии и кое-что о Марианском желобе. В течение тридцати с лишним лет Теодор Эдвардс вел свои исследования вместе с геофизиками международной Академии наук. В последние годы он больше работал над изучением геофизических свойств магнитного поля, его связи с вулканизмом и движением океанских вод. До сих пор Эдвардс, написав гору статей и описаний, не нашел достоверного обоснования ряду своих открытий в этой области, что было довольно странно. При этом, по последним данным академиков, что не только глубинное движение земной мантии, но и океанические волны способны создавать разного рода поля, а вулканические явления влияют на разные геомагнитные токи, которые, как и в зоне разломов, нарушают общий энергетический фон нашей планеты. Данные Теодора Эдвардса частично проливали свет на тайну Долины Смерти и пещер Тибета и приоткрывали завесу над Бермудским треугольником. Это могло быть заблуждением, поскольку изучение аномальных зон Земли часто не воспринималось всерьез. Ни один из этих ученых не познал законов пространства и времени, они лишь описывали случайные факты, являющиеся предметом мистики и суеверий. Если бы Эдвардс попытался разгадать тайну Бермудского треугольника с помощью законов современной физики, он потерпел бы фиаско.
Мне же всегда казалось, что время изменчиво. Оно может лететь со скоростью ветра, а может ползти, как улитка; оно рождается вместе с человеком и умирает вместе с ним. Время родилось во Вселенной в момент Большого Взрыва, оно ускорялось и замедлялось, жило и умирало, когда умирали звезды. Время – оно эфемерно и иррационально. Мы не знаем, что это такое, и никогда не узнаем. Но оно, это самое время, неизбежно толкает нас к смерти.
Рассуждая так, я ехала по шоссе из Канберры в Сидней в своем стареньком «Кадиллаке». Мимо меня проносились низкие горы, заросли эвкалиптов, горные речки. До Сиднея оставалось меньше половины пути, когда у меня заглох мотор. Самое ужасное, я ехала не по главной дороге, а по старому, почти заброшенному тракту, где никто почти не проезжал, кроме грузовиков фермеров и изредка – туристов.