Зато Холлен, этот вечно неугомонный и полный бредовых идей субъект, выросший на овечьих фермах пустынного Запада, всем своим видом показывал глубокое разочарование и неудовлетворенность. Он то и дело вперивал свой взгляд в сидевшую против него счастливую пару и, как было заметно, невыразимо страдал. Все-таки Дайэн Мейдоулз, эта прекрасная нимфа - дриада, как он ее называл, успела завоевать его сердце. И теперь, когда заветная мечта Арни вмиг стала для него неосуществимой, он готов был провалиться сквозь землю.
Бэрман подбросил веток в огонь. Пламя зашипело и с яростью принялось лизать их, пожирая труд австрийца. Хард подсел ближе к костру и вытянул вперед руки.
- Огонь...- начал он. - В огне появилась наша Земля, она тоже когда-то была раскаленной. Я видел подземный огонь и многое понял в этой жизни...
- Эй, ты, философ! – заворчал Зигги. – Недавно я был знаком с одним немцем по имени Эрих Гиллер, который только и делал, что ругался. Помнишь его? Так вот. Иногда ему до смерти надоедало срывать зло на всех окружающих, и тогда он начинал рассуждать на глобальные темы. Он часто вдавался в описание четырех стихий, и любимой его стихией был огонь. Да-да, он превозносил огонь так же, как и ты. Знаешь, что он однажды сказал?
- Что?
- Он сказал, что огонь борется с водой, землей и воздухом, и когда-нибудь победит эти три стихии.
- Что это за учение? – поинтересовалась я.
- Мне кажется, что он по-своему переврал античных философов. Как человека я его ненавижу.
- А я думаю, что ненависть недостойна настоящего человека, - ответил Дрегон. – Можно ненавидеть за что-то, но если ненавидишь человека просто так…
- Пожалуй, ты прав. И все-таки мне он противен… как змея, как самый мерзкий гад! Прошу прощения, дорогой философ.
Мне вдруг стало смешно. Я сама не знала, до какой истерики может довести человеческая логика, тем не менее их спор вызвал у меня приступ смеха, который я старалась изо всех сил подавить.
Но через мгновение мне расхотелось смеяться. Я поглядела на лицо и руки Дрегона, этого непонятного и решительного человека, который был моим спасителем и моей опорой. Он сидел около самого огня, и языки пламени освещали его красивую, мужественную фигуру, застывшую в томительном молчании. Время застыло, остановилось, всего одна минута показалась целой жизнью. Той самой жизнью, которая есть ничто в масштабе целой Вселенной, породившей этот мир, в масштабе времени, которое рождает и поглощает эфемерные создания этого мира.
Ничего, я просто философствую. Нет ничего глупее, чем придумывать разные теории и потом убеждаться в их бесплодности.
Я вспомнила, сколько мы видели здесь необычного, казавшегося нереальным, но понимание всего этого было выше наших умов. Аномальные зоны и «плохие места» уже не были для нас чем-то сверхнеожиданным, но никто из нас не мог предвидеть причины их существования, кроме гипотезы о круговых потоках вод в недрах земли. Но, как я догадывалась, этого явно недостаточно для полного объяснения всех явлений.
Вместе с тем за все время я не заметила на острове того, что можно было бы смело назвать наваждениями, миражами или призраками. Несомненно, атмосфера и геомагнитная обстановка здесь порой порождала склонность к галлюцинациям и временным нарушениям психического равновесия, какие-то неизвестные причины вызывали сбой в работе хронометров, и все это оставалось за пределами нашего понимания. С другой стороны, все эти светящиеся феномены, которые мы часто наблюдали ночью, вполне можно было объяснить с точки зрения биологов, в том числе профессора Ниррея. Оказывается, на острове обитает много светящихся организмов, в том числе пауков, моллюсков, насекомых, а красивые светящиеся «сети», которые были своеобразным «достоянием» земли Шоуэна, на деле оказались ни чем иным, как скоплением ползающих слизевиков и нитевидных светящихся грибов, которые здесь обладали крупными размерами, повышенной активностью и способностью к росту. Днем мы могли просто не видеть всех этих нитей или принимать их за обычную липкую паутину, однако в темноте они начинали ярко фосфоресцировать, и тогда ночные джунгли острова представляли собой жутковатое зрелище. Слизистые грибы и «симбиотические нити» (как назвал их профессор, думая, что они представляют собой симбиоз грибов и светящихся бактерий) ночью выползали из почвы и трещин коры деревьев и медленно двигались вверх, оплетая стволы и растягиваясь между ними наподобие ловчей сети пауков. Ни профессору Ниррею, ни тем более нам, не была понятна причина такого разнообразия светящихся организмов и такого пышного их развития, но мы пытались как-то связать это с повышенным радиационным фоном, вулканической активностью и эндемизмом. Первое было более вероятным, поскольку, по показаниям измерителя, уровень радиации здесь был выше, чем в других областях мира и островах, на которых не проводились ядерные испытания. Тем не менее, как сказал профессор, фон радиации на острове был не слишком опасен для человека, проживающего здесь временно, но был бы нежелателен для генофонда людей, которые бы жили здесь постоянно и рождали детей. В этом мы видели одну из причин безлюдности острова.