Байрам вышел к гостинице и ступил на площадку, уложенную бетонными плитами, площадка была не маленькая — коню размяться можно. Когда он был здесь прошлый раз, рабочие заканчивали укладку плит. Увидев это, Байрам мысленно обругал архитектора. Ну, в самом деле, как можно в знойном южном городе заливать землю асфальтом или укладывать бетонными плитами? Летом мостовая так раскаляется, что не остывает до утра, полыхая зноем, отравляя воздух запахом горячего асфальта На таких площадках надо сажать цветы, а дорожки между ними посыпать битым кирпичом или гравием. Красота, прохлада, чистый воздух… Байрам несколько раз собирался выступить против поклонников этих голых, устланных бетоном площадей, но каждый раз откладывал в сторону перо. Спорить со специалистами непросто, тем более что он незнаком толком с современными принципами и методами строительства.
И все-таки трудно молчать, когда видишь такое. Будь он архитектором, ни за что не стал бы втискивать сюда гостиницу, ставить ее рядом с театром. Эти два здания контрастны по стилю, а главное, восьмиэтажная бетонная махина гостиницы совершенно придавила театр, он кажется нескладным, приплюснутым…
А эти огромные бетонные лохани? Навозили в них землю, цветы посадили, но это не только не украшает площадку, а скорее подчеркивает ее мертвенную каменистость. Даже пересекающий площадь проспект, густо обсаженный деревьями, тускнеет от ее серой пустоты. Впрочем, что теперь возмущаться? После драки кулаками не машут, вовремя надо было отважиться на выступление.
Байрам шагал, тщательно выбирая, куда ступить, — на нем были легкие замшевые туфли. Как все-таки жалко, что вода лужицами стоит на бетоне. Байраму вдруг захотелось вдохнуть запах влажной земли, мягкой, доброй, только что утолившей жажду…
Байрам не спеша поднялся по широким ступеням. Тяжелая дверь распахнулась перед ним, и показалось улыбающееся лицо администратора. Он слегка шаркнул, кивнул головой и сказал, отступая назад:
— Прошу, Байрам Мамедович! Вас ждут, — голос у администратора был приятный, под стать внешности.
Впервые Байрам вошел в зрительный зал не через сцену, а из фойе и подивился его просторности. Он перевидал здесь немало спектаклей, присутствовал на торжественных заседаниях, но всегда сидел или в президиуме, или в первом ряду, у сцены. Каждый раз, входя в ярко освещенный зал, Байрам испытывал какую-то приподнятость, торжественность, сейчас же он ощутил лишь холодную пустоту огромного помещения. Почему-то Байраму показалось, что это от чехлов, надетых на кресла, — снять их, и в зале станет теплее, и сцена сразу приблизится.
У оркестровой ямы за маленьким столиком сидели друг против друга два человека. Лампа под абажуром, стоявшая на столе, казалось, не освещает, а лишь затеняет лица. Скрестив руки на груди, слегка склонив набок голову, Джапар Мейданович снисходительно слушал сидевшего против него длинноволосого парня.
Увидев Байрама, оба встали.
— Прошу познакомиться, — с легким поклоном сказал Джапар Мейданович, показывая на парня, — режиссер нашего театра.
И хотя сказано это было очень вежливо, пожалуй, даже церемонно, Байрам уловил в голосе Джапара Мейдановича иронию. На его широком, матово белеющем лбу Байрам приметил две продолговатые морщины — молодой режиссер явно был не по душе Джапару Мейдановичу.
Байрам с интересом взглянул на парня. Лицо у него было худое, бледное, под припухшими веками большие умные глаза, красноватые от недосыпания. Когда Джапар Мейданович привычно произнес "способный, талантливый", парень нахмурился.
— Последнее заявление, я думаю, можно будет оставить без внимания, — сказал он с кривой усмешкой.
— Ну почему же? — Байрам дружелюбно улыбнулся режиссеру.
— Главный режиссер просил извинить, его министр вызвал, — с должной торжественностью сообщил Джапар Мейданович. — Но я думаю, это не страшно, мы вполне сможем договориться с нашим юным другом. — Джапар Мейданович слегка кивнул в сторону режиссера. — Взгляни на этот зал, Байрам! — Джапар Мейданович повернулся лицом к залу, обвел взором партер, ярусы и, широко раскинув руки, задрал голову к потолку; казалось, он хочет обнять, охватить руками эту гулкую пустоту. — Гляди на него, привыкай! Целый вечер здесь, в этом зале, будет звучать твой голос, твои стихи! Сейчас здесь холод и тишина. Это не должно тебя смущать. Как только ты выйдешь на трибуну, как только зазвучат твои стихи, зал оживет, затрепещет, вспыхнет, как женщина, в сердце которой зажегся огонь любви! — Джапар Мейданович хохотнул, желая, видимо, несколько умерить пафос своих слов; потом повернулся к сцене и, сразу сменив тон, деловито спросил: — Я думаю, трибуну нужно поставить там? — Он показал в правый угол сцены. — Тебе вообще нужна трибуна? Маяковский читал только с трибуны. Хорошо, с трибуной все ясно. Посреди сцены стол. На нем цветы — букет цветов. А вот кто за столом, это пока еще неизвестно…