— Что могут сказать?!
— Скажут: люди урожай растили, а Бебек собирает.
— Ну и удумала! Я считал, ты умнее.
Сапар-ага сокрушенно покачал головой, пошел дальше. Неподалеку работала жена Ходжи. Подошел и остановился в растерянности — как с ней толковать, когда у нее ящмак на рту? Хорошо, деверь ее — подросток рядом был.
— Меред, скажи невестке, пусть с обеда переходит на карту Ямата.
— А мне как?
— Если скажет, чтоб с ней шел, иди.
— Сапар-ага, она говорит, если Солтанджамал в поле выйдет… Что? Да говори ты громче! Что?! А… Ладно, я ему скажу. Сапар-ага, она говорит, пусть Солтанджамал начинает, тогда и она придет.
— А если Солтанджамал не сможет выйти?
— Тогда, говорит, не пойду.
— Ну и не надо! Без вас обойдемся!
Больше Сапар решил никого не просить. После полудня повязался фартуком и сам пошел на карту Ямата. Не разгибаясь, не подняв головы, дошел до конца ряда. Злость его малость поутихла. Ведь если честно говорить, не так уж они не правы. Наверное, и Ямату не больно-то приятно было бы видеть, как другие собирают выращенный им хлопок…
Когда второй фартук был наполнен, у Сапара заломило поясницу. Боль все усиливалась. Он пытался собирать на коленях, но легче от этого не стало. Сидя тоже ничего не получалось — много не наработаешь. Тогда Сапар решил плюнуть на эту боль, не обращать внимания, и все, и подумаешь — боль!.. Люди от темна до темна не разгибаются, и ты не разломишься — не велик бай!
И боль отступила. Отступила перед его твердым решением собрать полный мешок. Вот набьешь этот громадный мешок — значит, выдержал испытание. Значит, имеешь право ругать тех, кто мало собирает. И никто уже не скажет про тебя: "Командовать да ворчать ты горазд, попробовал бы сам с фартуком походить!.." Попробовал — может.
Первой, ведя с собой дочерей, пришла Бебек.
— Чего надумала? И без тебя обошлись бы…
— Не выдержала я, Сапар.
Вместе с подростками-деверями пришли жена Ходжи и вдова Джумы, месяц назад получившая похоронку. Когда солнце стало садиться, вместе с Сапаром работало уже человек десять. Все молча делали свое дело — слышен был лишь шелест раздвигаемых веток. И Сапару казалось, что, работая, все думают об одном — такой хлопок вырастил человек, а убирают его чужие руки…
Сапар работал наравне с женщинами. Собрать бы хоть те, что раскрылись. А когда остальные коробочки дойдут, глядишь, и Солтанджамал окрепнет.
Ты, Ямат, главное — не беспокойся, тут всё будет в порядке. И урожай соберем, и проживем как-нибудь. Как сообщишь адрес, бригадир Сапар сразу тебе отпишет, отчитается за твой урожай до последнего килограмма. Будешь ты читать его письмо, а перед глазами у тебя хлопок, хлопок… Вот этот самый! Разве его забудешь — коробочки-то к земле кусты пригибают!
Три письма отправил Сапар Ямату, писал про дела, про семью его писал. Четвертое написать не успел…
Выкорчевали сухие стебли, перепахали карту, а когда пришла весна и на пядь поднялась верблюжья колючка, поле снова засеяли. Распланировано оно было немножко иначе, арычки проходили по-другому, но участок земли возле старого глинобитного забора по-прежнему называли "поле Ямата".
Потом забор срыли, разровняли арычки, выкопали новые. Потом на поле пришли новые люди, новое поколение хлопкоробов. Среди них был и сын Ямата Агаджан.
Агаджаном Сапар-ага был очень доволен. Ну в самом деле, что, если бы Агаджан, не зайдя к нему в больницу, как ни в чем не бывало преспокойно уехал бы в Ашхабад? Что тогда думать? Уж поворочался бы Сапар на кровати длинными больничными ночами? Снова открылась бы старая рана, что осталась в душе с того недоброго лета. Чтоб оно пропало, то лето! Все чаще вспоминается, проклятое, спать не дает по ночам. И ведь навестил его Агаджан, а все равно вместо того, чтоб успокоиться, заснуть сладким сном, всю ночь прокрутился с боку на бок, кляня больничные койки. А койка-то ни при чем. Просто казалось ему, что парень глядит на него, а сам думает: "Вот так-то, Сапар-ага, я человек великодушный, зла не помню, пришел оказать вам внимание". Конечно, Агаджан никогда бы такого не сказал, да скорей всего и не думал он ничего подобного, но уж такой у Сапара характер беспокойный…
Агаджан молодец, самую большую учебу закончил. Теперь он учителем там, куда так трудно поступить. Из села, пожалуй, по учености с ним никто не сравнится, разве только Тырры, сын Гока. Тоже ученый человек да последнее время с отравой этой, говорят, связался, потерял доброе имя… Да оно и так ясно было, что не получится из него большой человек — об отце нисколечко не заботился. Так и умер старик без догляду…