Ни души не было в хижинах и дворах. Селение было мертво, покинуты хижины, заколочены двери и окна, подперты кольями калитки. Кто знает, куда ушли, где нашли себе пристанище местные жители. Наверное, туда, где была земля, где был воздух и не было болота.
Но уйти удалось не всем. Оспа и лихорадка, горе и нужда, непосильный труд и голод наполовину сократили их жизнь, насыпали ранние могильные холмы в осиротелых дворах. Вода сровняла с землей эти могильные холмики, повалила деревянные кресты, стремясь окончательно смыть следы пребывания этих людей на земле... Все, у кого не хватило духу покинуть родные очаги, остались в селении в ожидании своей горькой участи.
Все селение было похоже на заброшенное кладбище. И точно так же, как на старых кладбищах, то там, то здесь мелькали фигуры сгорбленных стариков и старух, закутанных в черное по самые глаза. Изредка скрипнет где-то калитка или вполголоса забрешут псы. У всех оставшихся были восковые лица, потухшие глаза, отравленные мошкой и комарьем тела.
Те, кто поборол хворь и действие болотных испарений, имели бронзовые тела и крепкие мышцы, как и все жители Одиши. Но в глазах их таилась такая несказанная печаль, такая горечь осела на самом донышке их сердец, так замедленны и неторопливы были их жесты, что каждый узнал бы в них диханцквильцев. Что ни день уходили из селения люди на колхидскую стройку. Вот так и пустело селение...
Чтобы рассеять грустные мысли, Уча запел песню, которая стала спутницей всех покидающих селение.
Болото, словно бы издеваясь над Учей, глухо хлюпало справа и слева, черные блестящие пузыри вздувались над пестрой поверхностью болота, подобно воловьим глазам подмигивали Уче, а потом лопались, чтобы вздуться снова в другом месте, черно и блестяще.
Уча шел, чтобы навсегда ослепить эти глаза, чтобы навеки покончить с болотом. Перед его взором неотступно стояла Ция, и он явственно слышал ее слова: «Отними землю у болота... Я подожду тебя, Уча, я дождусь тебя, Уча». Уча был настолько счастлив этим видением, настолько был увлечен мысленной беседой с Цией, что, ни разу не передохнув, прошел весь путь до новой Коратской дороги.
Уча удивился, как быстро он прошел столь долгий путь. Он остановился, перебросил хурджин с правого плеча на левое, даже не вспомнив о еде, снял с головы шапку, вытер пот. Только хотел было перепрыгнуть через канаву, чтобы выйти на дорогу, как невдалеке заметил старую, заляпанную грязью «эмку», застрявшую в грязи.
Дорога представляла собой широкую полосу, где были выкорчеваны кустарники и деревья, а по обе ее стороны вырыты дренажные канавы. Но она не была еще засыпана гравием и загрунтована, и на ее ухабистой поверхности, превращенной гусеницами тракторов и экскаваторов в сплошное месиво, тут и там стояли мутные лужи.
Перепрыгнув через канаву, Уча поспешил к машине. Возле нее стояли мужчина и молодая женщина, мокрые, измученные и едва державшиеся на ногах. Грязными ладонями они вытирали с лиц пот, смешанный с водой. Было видно, что они давно мучаются, но вытащить машину им так и не удалось. Мотор прерывисто тарахтел, и машину трясло как в лихорадке.
В кабине сидел мужчина средних лет в щеголеватом костюме. Он в отчаянии склонялся над рулем, потеряв всякую надежду выбраться из грязи без посторонней помощи.
— Здравствуйте, — громко поздоровался Уча.
— Здравствуйте, — охотно отозвалась молодая женщина.
Мужчина на приветствие не ответил и, даже не взглянув на Учу, медленно достал из кармана коробку с папиросами. Повернувшись спиной к женщине, он закурил. Уча сразу догадался, что между мужчиной и женщиной что-то произошло.
Сидевший за рулем поднял голову и выглянул из машины.
Уча узнал в нем главного инженера «Колхидстроя» Андро Гангия и радостно воскликнул:
— Здравствуйте, товарищ Андро.
— О-о-о! — вместо приветствия пробасил Андро Гангия, и глаза его заискрились радостью.
Его редко можно было видеть скучающим, спокойным и безразличным. Глаза его постоянно горели огнем. Всем своим видом, дружелюбием, манерой разговаривать он умел расположить к себе собеседника. У человека сразу возникало ощущение, что перед ним давний знакомый, вместе с которым съеден не один пуд соли. Говорил Андро горячо, с юношеским задором. Он всегда был в деле, среди людей, которым он был необходим позарез. Распоряжался он четко, советовал дельно, а если кого-то отчитывал, то не оскорбляя и не унижая достоинства человека.