— Он в очень тяжелом состоянии. У него сотрясение мозга, рука сломана. Васо потерял много крови, ему сделали переливание. — Тариел так сильно переживал беду, приключившуюся с Васо, что говорил сбивчиво, запинаясь.
— Кто дал ему кровь?
— Тот самый парень, ну, за которого невесту не отдают. — Тариел вытащил папиросу из коробки, но не закурил, мял пальцами, пока вконец не искрошил ее. Он бросил папиросу в пепельницу и достал новую.
— Васо ни за что не оставит стройку, — продолжал Карда. — Ни за что, даже если принуждать его. — Карда затянулся.
— Допустим. Но что прикажете мне сказать рабочим и крестьянам, с нетерпением ждущих осушения земель участка, что? — Важа чувствовал, как беспочвенны и шатки были его доводы, высказанные вчера на совещании и сегодня в ответ на рассуждения Карда.
«Неужели мною и впрямь движет одно лишь честолюбие?» — с тревогой и раздражением думал Важа.
— Но ведь и строители Чаладидского участка ждут эту самую землю, и притом с неменьшим нетерпением! — Не докурив папиросу, Тариел вновь вдавил ее в пепельницу. — Ты коммунист, Важа, солдат партии.
— Какое это имеет значение, Тариел? — безвольно произнес Важа.
— То есть как это — какое?! — с изумлением и сурово переспросил начальник управления и пристально посмотрел на Важу, словно желая убедиться, что именно он сказал это. — То, что мы, коммунисты, повсюду, в любых обстоятельствах, остаемся солдатами партии, всегда имело, имеет и будет иметь огромное значение. Надеюсь, тебе не надо разъяснять, что значит быть солдатом?
— Знаю, Тариел, знаю, — устало сказал Важа, не испытывая ни досады, ни горечи от тона Тариела, ведь Карда был прав. — Ну, допустим, как коммунист и солдат партии я здесь останусь...
— Да, как коммунист и солдат партии ты обязан остаться, но этого вовсе недостаточно. Ты должен остаться по убеждению, всем сердцем. Остаться с сознанием того, что это необходимо строительству и народу. Отлично сказал вчера Васильев: основным в поправках Гангия является фактор времени, и время это для человека, во имя всех, о ком ты так беспокоишься. Но это еще не все. Впрочем, все, ибо это и есть, это и означает быть солдатом партии. Ты коммунист, Важа, и ты вырос под крылом Андро Гангия. Недостаточно быть просто хорошим, даже отличным инженером. Под крылом настоящих коммунистов всегда растут, должны расти настоящие коммунисты и настоящие люди. Андро как раз из тех коммунистов, которые всегда являлись образцом, примером для подражания... Ты, наверное, удивляешься, что говорю так о человеке... Да, я не боюсь сказать это. В моих глазах, в моем сознании и убеждении, Андро всегда был и остается человеком с чистой совестью, окрыленным народным делом, одержимым великой идеей заставить землю безраздельно и преданно служить человеку. Во имя осуществления своей мечты Андро всегда шел впереди, невзирая на преграды и трудности. Такие люди способны на великие подвиги, они зорко смотрят вперед и видят далеко и четко. Вот это и есть, по моему глубокому убеждению, практическое и конкретное проявление силы коммуниста и руководителя.
Я знавал одного сельского учителя, Важа, — остановился он перед Джапаридзе, — Шалву Кордзахия, социал-федералистом он был. Жил он в узенькой комнатушке. Ничего у него не было, кроме стола, стула, постели и книг. И никакой личной жизни. Фанатически был предан идеям социал-федерализма. Он был категорически против вступления Одиннадцатой армии в Грузию. Но когда он познакомился с ленинским Декретом о земле, когда понял, что несут большевики Грузии, он пришел к нам. Тогда его слово имело для нас решающее значение. И сказать это слово в то время семидесятилетнему человеку, социал-федералисту, было нелегко. Многие тогда заблуждались. Иным казалось, что Одиннадцатая армия состоит из русских большевиков-захватчиков. И учителю так казалось. Но он поверил Ленину, его делу, поверил большевикам.
Важа поднял голову и взглянул на портрет Ленина, висевший на стене кабинета. Вождь был в своем рабочем кабинете в Кремле. Он стоял, опершись на стол, склонив голову набок. И Важе показалось, что Ленин внимательно и задумчиво слушает их беседу.
Тариел тоже посмотрел на портрет вождя и понял, что причиной тревоги Важи была не бессонница и не вчерашняя ночь. И даже не консервация строительства его участка. «Да, он знает про арест Гангия!»
— Вот и я стал большевиком, потому что поверил Ленину, — сказал Тариел Карда. — Я родился и вырос в этом городе. Здесь и работал грузчиком в порту. Здесь же стал руководить нелегальным марксистским кружком. Знаешь, какой это был спаянный, сильный коллектив? Я любил этих людей, и они отвечали мне тем же. Я любил море, порт, завод, город. Мне очень хотелось учиться, но в один прекрасный день партия направила меня на село. Мне было тяжело оставить друзей, порт, завод, море, город... И еще одну женщину... К тому же я плохо знал село, крестьянский быт и характер людей, но все равно поехал. Я осознал, что так нужно было для дела, для партии, и поехал.