— Тогда было другое время, Тариел!
— Другое время?! — угрюмо посмотрел на Важу начальник управления. — Что значит другое время? Для коммуниста время не играет никакой роли. Коммунист всегда солдат партии. В горе и радости. Всегда. — И потом, уже успокоившись, продолжал: — Я никогда не думал о себе — только о деле. И самым великим делом был для меня человек, народное дело. Самое великое достояние человека — человек, говорил Ленин. И так должен думать каждый коммунист. — Тариел сел. — А потом было село, я полюбил крестьян, прикипел к ним всем сердцем и начисто забыл о городе. Но партия вновь перебросила меня сюда, секретарем горкома. А потом меня назначили начальником управления нашего строительства. — Тариел вновь встал, подошел к окну и стоял так некоторое время, опершись о подоконник, спиной к Важе. — Мне понятна твоя боль, Важа... Мы приносим твой участок в жертву грандиозному делу. А такое дело редко обходится без потерь.
— Когда люди узнают, что работа на участке приостановлена, мы не досчитаемся многих. Больше половины крестьян уйдет от нас, навсегда уйдет. — Важа смотрел на Карда запавшими глазами. Он хотел оправдать свое решение не только перед Тариелом Карда, но и перед самим собой, но это никак у него не получалось. Лицо Андро Гангия стояло неотступно перед глазами. «Так хотел Андро, только об этом и мечтал Андро — собрать все силы в кулак на Чаладидском участке. И Андро был прав, прав!» — не отпускала Важу неотвязная мысль.
— Пусть уходят те, кто пришел к нам лишь ради земли, — отрезал Тариел.
— Кто же тогда работать будет, Тариел?
— Те, кто останется... И еще техника. С каждым днем мы будем получать все больше техники. Сейчас на стройке работают экскаваторы и бульдозеры лишь английского и немецкого производства. Но скоро мы получим свою, отечественную технику. Не всегда же нам жить по-нынешнему. Наши экскаваторы будут получше всех этих «любеков», «пристманов», «менике» и «коппелей».
Важа боролся с желанием тут же, не сходя с места, согласиться, признать правоту Тариела. Он встал.
— Все, что вы говорили тут, — чистейшая правда, но вы должны отпустить меня, Тариел. Вы прекрасно знаете, что без труда нет для меня жизни, однако...
— Садись! — резко приказал начальник управления. — Ты, верно, плохо меня слушал! — не скрывал раздражения Тариел.
— Может быть... Но я слушал как мог.
Татиел Карда видел, что Важа встревожен и расстроен ничуть не меньше его и что причина этого кроется вовсе не в упразднении Ланчхутского участка. Он взглянул на стенные часы.
— Уже время начинать совещание, — Тариел подошел к двери и дважды повернул ключ. Затем, подойдя к столику, начал: — Я чуть ли не слово в слово повторил то, что говорил вчера. Но я не то хотел сказать... — Тариел, понизив голос, обернулся к двери. — Ты по-прежнему просишь освободить тебя от работы. И я, оказывается, впустую говорил с тобой все это время. — Он посмотрел на Важу и еще раз убедился, что тот все знает уже. Теперь его не уму-разуму надо было учить, а просто поддержать. Однако он не сумел этого сделать. Просто не совладал с горечью. А надо бы. Он обязан сказать Важе все. Сам. И никто другой. — Важа, Андро Гангия неизлечимо болен. У него рак.
У Важи все внутри похолодело.
— Что ты говоришь, Тариел? — еле вымолвил он.
— Об этом знают лишь три человека.
Важа не отрываясь смотрел в бледное, в бисеринках пота лицо начальника управления.
— Всего лишь трое. Я, врач и сам Андро.
— Кто бы мог подумать...
— Да, глядя на Андро, никто бы об этом не догадался. Однажды он невзначай обмолвился: большому делу, мол, необходима страсть, вера и твердость. Медицине, оказывается, известны случаи, когда страсть, вера и душевная стойкость побеждали недуг, даже саму смерть. Он не раз говорил, что пока не будет осушен Чаладидский участок, смерти он не по зубам. И он был убежден в этом... — Тариел запнулся, замолчал. — Андро наверняка одолеет смерть. Человек с его убежденностью все побеждает, даже смерть.
Тариел Карда надолго замолчал. Было заметно, что ему хочется что-то сказать, но не хватает решимости.
Важа выжидательно смотрел на него.
— Однажды Андро сказал мне: если все же смерть одолеет меня, назначь на мое место Важу Джапаридзе...