— Знаешь, что странно? — спросил отец.
— Что ты еще не выпил?
Он только усмехнулся. Я чего с ним вообще говорил, во-первых, любитель я поболтать, во-вторых, скучно, а, в-третьих, никогда нельзя было узнать заранее, разозлится он на что-то или нет. Ну не было ничего устойчивого и все. То спускал мне что угодно, то наказывал ни за что.
— Странно про указатели всякие. Обычно, значит, на языке страны, куда приехал, а внизу английская сноска. А тут — один английский и все, оттого, может, шрифт больше.
— Ну, это ты у нас специалист по аэропортам, — ответил я с завистью.
— Есть хочешь?
Даже и не вопрос толком, есть я хотел всегда, тем более что и завтрак, и обед я проспал. Отец говорил, что тоже, но я сомневался. Единственное, что могло его пьяного разбудить — запах еды, он скорее всего и мою порцию сожрал.
— Ну, смотря покормишь ты меня или нет.
— Нет, не покормлю, так поржать над тобой хотел.
А повел он меня в красно-белый "Фрайдис", где раздавал комплименты официанткам со значками на фартуках. Английский у него был плохой, так что всякие там пошлости до адресаток не дошли. Я заказал себе самый большой бургер и молочный коктейль со вкусом сникерса.
— Пьют они, — сказал отец. — Вискарь. Ну, многим нравится, а по мне так дерьмо жидкое.
— Все-то тебе не нравится, — сказал я, вгрызаясь в свой бургер. Он был поджаристо-хрустящий, сладко-соленый, а если запивать его молочным коктейлем, то вообще закачаешься, просто ух ты, аж вообще.
— И названия у них тут такие сопливые. Дух, солнечная страна, горизонт. Хиппарская бредятина.
Я был так увлечен бургером, что не очень-то и понимал, о чем там папашка говорит, что за названия, что за горизонты.
— Ага, — сказал я. — Бредятина.
Бездумное повторение последнего слова обычно срабатывало. А у меня тут жареный лучок был, который, если макнуть в кетчуп, то опять же ну вообще. Не до папашкиного нытья мне было.
— Тощий такой, — вдруг сказал отец. — Еще тебе заказать?
— Закажи.
Пока я ел второй бургер (с плесневелым сыром, вот как), отец лениво ковырялся в пюре, розовом от крови, натекшей со стейка.
— А что за парень? — спросил я.
— М?
Отец перевел на меня свой вечно холодный, вечно стеклянный взгляд.
— Ну, про которого ты говорил, что он тебя пригласил.
— А. Да. С квартирой сильно помог, с документами. Уолтер. Мутный он мужик, ну, как все америкосы, в принципе.
— Ну, ты как-то без милосердия, без широты души.
— А не надо было Сербию бомбить. Да и Ирак. Хотя на Ирак мне плевать, если честно. Борь, ты запомни, у нас особый путь, нам это все чуждо — рестики хорошие, одежда.
Хорошие рестики и одежду он, надо сказать, любил.
— Душа, вот что главное. Вся наша история — она не про материальное.
— А как же Маркс с материализмом?
— Ну Маркс с Лениным это уж объективная реальность, данная нам в ощущениях.
Он засмеялся, хотя я не слишком понял, над чем.
— В русском человеке всегда двое. Бессеребренник и беспредельщик. Вот и не выберем.
— А по-моему стали хорошо жить, — сказал я. — Но чтоб был путь, может, выбрать надо. Чтоб был один человек в одном человеке. А то шиза какая-то получается.
— Умный ты парень растешь. Мог бы брат у тебя быть или сестра там, а не сложилось.
Я вычерпывал длинной ложкой остатки сливок из стакана.
— Тебе когда два года было, мать твоя опять беременная стала. С тобой я был уверен, что ты — мой, мы с ней только вдвоем были месяца три, наверное, тогда. А там уже неделя есть я, неделя — нет меня. И хрен ее, суку, знает, с кем она гуляет. На аборт ее заставил. Теперь жалею.
Он закурил.
— Она потом больше не могла.
— А. Ну, да, то есть, блин.
Короче, не знал я, что сказать ему, а папашке, видно, очень надо было все это выговорить.
— Плохо, что ты один у нас. Нас было двое, а ты один.
Я почесал ложкой нос, наблюдая за дымом от отцовской сигареты. На потолке крутились вентиляторы, брали дым в оборот, раз — и следа уже нет. Такая наша жизнь. Ну, тут я нашелся, что сказать:
— А ты сам от нее блядовал?
Надо ж беседу поддержать.
— Не матерись.
Отец чуточку помолчал, мотнул рукой вниз, потом вверх, так и сяк мол, более или менее.
— Ну, не особо. Не по-серьезному. Любил только ее.
Он затушил сигарету сказал:
— Ну, пошли уже. Надоело сидеть.
Глава 4. Мой папа живет под землей
Глава 4. Мой папа живет под землей
Я вот лучше еще про одну яму смерти расскажу, совсем про другую, с женщинами и детьми.