— Кроме того, — сказала мисс Гловер, мгновенно поняв, о чем я думаю, в чем ее обвиняю. — Эти бедные детишки заражаются тьмой, которую не убрали, жалея себя, вы.
И все друг друга обвиняют. Вот у них, наверху, социалочка, а у нас внизу — одиноко себе умирай, а в небе и вовсе все странно.
— Ладно, — сказал я примирительно. — Значит, вы такие типа одинокие ассасины?
Ну, если вдуматься все-таки немного круто.
Мисс Гловер засмеялась.
— Можно сказать и так.
К нам вышла белая кошка, тут же глянула на меня, примерилась, заняв охотничью позицию, но так и не прыгнула. Не на зуб тебе, значит. Пахнет крысиным дитем, а выглядит человеком.
— Иди сюда, Фелисити, познакомься, это ребенок духа. Как твое полное имя?
— Борис.
— Борис, — повторила она. Кошка подошла ко мне, коротко втягивая носом воздух, затем прыгнула на колени к мисс Гловер. Кошка была такая же сказочная, как и ее хозяйка — синеглазая, длинношерстная.
— Турецкая ангора. Прекрасная родословная.
— А у ней и книжка есть? Покажете?
В любой другой ситуации я бы, наверное, стал расспрашивать про фотографии, про работу мисс Гловер, про то, как она была киллером и убивала всяких там злодеев. Но не было на фотках ни одного генерала в очках-авиаторах, ни одного змееглазого политика.
Были молодые люди и этот самый Улоф Пальме с красивой улыбкой. А их всех было жалко. Не хотел я знать.
— Конечно, с радостью покажу.
И полчасика, наверное, мы ее кошку обсуждали, единственную ей родную душу. Мисс Гловер налила себе бурбона и курила тонкую сигарету, вставив ее в черный мундштук.
— Старость, конечно, всегда случается неожиданно, — вдруг сказала она, отложив альбом с выставочными фотографиями Фелисити. Уж лучше бы их на видном месте держала. — Вот ты живешь, живешь своей жизнью, насыщенной, яркой, а секунду спустя она уже уплывает от тебя. Тело не то, разум — тоже. Ну что я тебе рассказываю? Ты до моих лет не доживешь.
— Ну может и слава Богу, — сказал я, зубасто улыбнувшись. Она посмотрела на меня с уважением.
Никак я понять не мог, нравится мне мисс Гловер или нет. Она была как я, и в то же время совсем другая. Людей убивала, и все такое, и от нее, может поэтому, а может из-за отточенных, принцесскиных манер такой мороз исходил, продирал прям.
— В любом случае, — сказала она. — Еще одна кошачья особенность, которую тебе не вредно бы знать, это наша изумительная родословная. Я состою в родстве почти со всеми аристократическими семьями Европы.
Точно, то ли от отца, то ли от мамки я такое слышал, что кошки мешаются с людьми чаще, чем остальные наши виды. Считалось, ну по крайней мере у кошек, будто у них кровь сильнее.
— Круто. Габсбурги там всякие? А я знаю своих родичей до шестнадцатого века. До опричников там всяких.
— Должно быть, есть чем гордиться.
Тут у нее вовсе не вышло меня подколоть. Ну, частенько бывало, что у медведей, например, военные семьи. Или вот многие поколения мышей-ученых.
Мы, крыски, в этом плане попроще. Среди нас много всяких чекистов, опричников, короче вот этого сорта людей. Много бандитов. Много нищих, бездомных. Шахтеров еще много, ну понятно, почему.
Матенька любила всех грязных, душой и телом, всех беспомощных и подлых, всех тайных и больных. Как бомжам на вокзалах добрые медсестры обмывают раны, так и Матенька нас таких принимала и вылизывала.
И мисс Гловер было не понять, как это красиво, какая у меня на самом деле безупречная родословная с точки зрения Матеньки моей.
— А как вы называете вашего духа?
— Как же это будет на русском? — мисс Гловер задумалась.
Говорила она так гладко, что я уже и забыл, что мой язык ей не родной.
— Охотница, я думаю. Королева Охоты. Нежная наша мать.
Глава 5. Собачка-таксочка
Глава 5. Собачка-таксочка
А вот брат мамкиного отца, звали его Сережей, жил во Львове, в коммунальной квартире. Был у него сосед, такой тихий мужичок в рубашке на размер больше, чем надо. Ходил, как тень, на работу и с работы, больше никуда.
В остальном — почти нормальный, даже и поговорить можно, только рассказывал, что снится ему все время один и тот же сон.
Значит, так, сейчас процитирую: лежал мужичок, играл со своей крысой. Тут к нему подошла собачка-таксочка и сказала:
— Съем твою крыску.
И съела. А потом собачка-таксочка стала танцевать, пока не умерла. А мужичок повесился на жгуте от торта.
Такой сон, значит, снился ему все время, в остальном — нормальный мужичок. Любил безответно Сережину жену, а больше никаких от него проблем. Вот, а потом взял, да и зарезал Сережу. Сам повесился на жгуте от торта.