А ночью все было правда, как в огне, в разноцветных всполохах, не верилось, что назавтра тут что-то кроме пепла останется. А вот.
Выглядел я, должно быть, ужасно тупо. Просто шлялся по улицам без малейшего понятия о том, где я. Нюх, я знал, и через полгорода приведет меня к отцу. Я не боялся потеряться, а развивал поисковое поведение, глядел, как какие-то парни развешивают по витринам рождественские звезды — в декабре и в дождь. Ну да, пошел все-таки, только теплый, и как-то даже привнес света. Хороший такой, летний, грибной дождь.
Интересно, подумал я, эта зима у них, похожая на весну, жаркая или наоборот холодная?
А Уолтер тот, он чем так папаню разозлил?
Столько у меня было вопросов. Я снова посмотрел на небо, на прозрачный кружочек солнца между тощими тучками. Мамка мне говорила, что когда дождь идет, это Матенька пускает всех мертвых о нас поплакать, о том, что мы тоже умрем и вообще о том, что никакой справедливости в мире нет, и о том, какие мы дурные, какие ошибки совершаем. Каждый о своем, в общем, плачет, но всем грустно.
Я теперь в это верил: много ошибок делаешь, есть о чем твоим родственникам погрустить дождем вниз. А раньше я думал, что жизнь — сплошная радость.
Вот, короче, нашли на меня тоскливые мысли, сердце затянуло, я постоял, покурил, погрустил со всеми мертвыми вместе и все-таки весь промок. Ну и решил завернуть в супермаркет. На продмаг он совсем не был похож, скорее уж на московские магазины, только название было незнакомое. Свет внутри был, как в операционной. Люди расхаживали между полок с продуктами, а я почему-то подумал о библиотеке. О том, что здесь еды, как книг, Господи. И все так упаковками зазывало, такое пластиковое и радостное было, что я увлекся даже углем для жаровни.
А соки у них тоже были в канистрах как из-под антифриза. Одного апельсинового сока, может, наименований десять, как в Москве. В этих наименованиях я совсем запутался, молочные продукты почему-то были под знаком "дневник", перепутали с канцелярией, может (это потом я все слова знал, а тогда стоило буковку перепутать, и такая ржака наступала). Я молоко больше всего на свете любил, мне мама в детстве его с сахаром мешала. Когда с деньгами плохо было, так я им только и питался, вот мне радость.
Я бродил по супермаркету и на все смотрел, как будто очнулся вдруг на другой планете. Даже поговорил с салатом. А салатов у них был миллиард только фруктовых.
— Нет, ну серьезно, блин, вам что лень фрукты порезать и смешать?
Ладно б оливье, но яблоки уж с морковкой-то, ну вообще никакого искусства не надо.
А вот еще были у них порезанные и очищенные кусочки арбузов и ананасов. И хлеб был для сэндвичей квадратный, как в фильмах, и булки для хот-догов золотились. И еще куча сиропов. Стал я думать, что купить на полтинник, смотрел на цены, и на все мне было жалко денег. Вот мороженое за четыре доллара, это как вообще, не для этого я на свет появился. А арахисовое масло, которое я мечтал попробовать, два доллара стоило, вот его я решил купить. Расхаживал с ним еще долго, пытаясь заметить камеры, потом увидел паренька, пихающего в рукав пакетик "ЭмэндЭмс", и понял, что где он стоит, там, видимо, и попастись можно. Ну, я верил, что паренек местный, доверял ему. Он еще что-то умыкнул и пошел дальше, насвистывая, а я, чуть погодя, занял его место. В рукав толстовки я напихал незнакомых мне шоколадок, всяких белых и пористых, одна мне особенно понравилась — на ней рычал такой комиксовый лев, очень круто выглядела. И тут я глазам своим не поверил. Лежал прямо на виду фиолетовый пакетик драже из "Гарри Поттера". "Берти Боттс" они назывались, или как-то так. Я смотрел на них и чесал в затылке, а руку мне колола обертка одного из шоколадных батончиков. Нет, ну я, конечно, понимал, что они не настоящие, и все-таки это была какая-то запредельная штука. Мне обещали, что там будет и черный перец, и сера ушная, и блевотня, и яйцо тухлое, и зефир, и много чего еще. Я не мог поверить, что в неволшебном мире существует конфета со вкусом тухлого яйца, и американец готов заплатить за нее деньги. Однако запихать в рукав пакетик было не так просто, как батончик. Я примеривался, примеривался, а потом услышал у себя над ухом:
— Нет, это для опытных, пока лучше не надо. Они гремят.
В нос мне ударил еще незнакомый, но явно нечеловеческий запах. Он учуял меня раньше, вот и подошел, наверное. Я сказал: