— Ты думаешь, Дарио, американцы и в самом деле сделают это?
— Трусы они… дураки.
— Сделают. Как в Хиросиме.
— Да ну их!
— Но сначала… вот увидишь, нам достанется. Думаешь, нет?
— Достанется.
Молчание. Октябрьский рассвет. Холодный окоп.
— У меня двое ребятишек, Дарио. Понимаешь?
— Ни черта не видно.
— Педрито, старший, уже ходит в школу.
— Ты ничего не слышал?
Тишина. Плеск волн о скалы.
— Нет… А ты?
— Мне что-то показалось.
— Подумать только! Может быть, через минуту все будет кончено. Весь остров вспыхнет как ракета, и все. А что-нибудь останется?
— Море.
Волны набегают на берег, откатываются.
— Убийцы!
— Мы им покажем!
— Я помню, видел одну картину про атомный взрыв. Мать моя, мамочка! Уж на этот раз янки нас пристукнут, обязательно. Ха-ха-ха! Ты знаешь историю про попугая и про пароход?
— Где спрятался пароход?
— Ну да. А вот здесь нам спрятаться некуда. Сбросят американцы бомбу и сотрут нас с лица земли.
— Ладно. Ну их!
— По правде говоря, мы и в самом деле дохляки. Верно?
— Так ведь надо еще, чтоб янки об этом догадались.
— Однако на Плайя-Хирон мы их в два счета распотрошили.
— То были наемники, кубинцы.
Пауза.
— Я вот за старуху свою беспокоюсь, парень, да за ребятишек. Особенно за Педрито.
Молчание. Курить на посту запрещено. Холодный ветер.
— Все равно! Мы им покажем, сволочам. Всем! Всем, кто полезет к нам. Пусть наш остров потонет, мы не отступим.
Тишина.
— Когда я был маленьким, я ужас как темноты боялся. Что значит детство! Мне казалось, будто покойники в темноте бродят. Забивали нам голову всякой чепухой… Я целые дни читал «Рассказы о ведьмах». Ты не читал, маленькие такие книжечки? И о вампирах тоже, о мертвецах…
— А ты видел картину про этого, ну, как его, который стал волком? Как его звали-то?
— А, да, я знаю про кого ты… этот… ну как его… его звали…
— Вот дьявол, на языке вертится!
— Черт побери, как-то вроде…
— Тш-ш! Слышишь? Шумит что-то.
Тишина. Сердце стучит. В пот бросило.
— Да ну тебя! Ничего нет. Это море.
— Мне показалось… Вон там.
— Было бы видно. Здесь местность открытая.
Тишина и безмолвие. Октябрьское утро.
— Я думаю, никакой высадки американцы не сделают. Просто сбросят на нас бомбу, и к чертям собачьим.
— Если решатся.
— Они решатся. Посмотрел бы ты, что они сделали с Хиросимой и Нагасаки! Им на все плевать, только бы нас прихлопнуть, стереть в порошок, в пыль…
— Если сбросят бомбу, весь остров пойдет ко дну.
— Сбросят.
— Но ведь миллионы людей погибнут!
— А мы для них не люди, Дарио, мы просто губастые негры, и все тут.
— А ракеты? Забыл?
— Правильно! Тогда пустим ракету прямо в самый центр Нью-Йорка, пусть получат сполна.
— Если бомбу сбросят на Старую Гавану…
— Пропали мои ребятишки.
Молчание.
— Но я готов даже на это. Лучше умереть, чем гнуть на них спину.
— Взлетит на воздух Капитолий, кино «Кампо-амор» и то, что напротив, и старый кинотеатр «Лира», и «Прадо», даже мол… Весь квартал. Не будет больше ни улицы Теньенте Рей, ни Муралья, ни Компостела… Уйдут в могилу (в яму, в море, кто знает куда) крестная мать Верена, и Каридад, и ее малыш… Господи, даже представить невозможно!
— Жизнь — сплошная мерзость.
— А мы все тем не менее хотим только одного — жить.
— Зачем? Ты же видишь, в конце концов все равно сдохнешь.
— Лучше умереть так. По крайней мере история нас не забудет.
— Что мне до истории? Я хочу жить, быть живым, живехоньким. Сукины дети эти янки! Хуже всего, что после начинается радиация.
Молчание. Прожекторы шарят по морю.
— Знаешь, Дарио, живешь на свете только раз.
— Это такая песня.
— Да ну тебя, кроме шуток. Живешь на свете только раз, а потом — конец. Мне тридцать лет. Я только разохотился жить-то, и вот… А я не хочу умирать.
— Сдрейфил ты.
— Не бреши, сволочь. Если меня прихлопнут — ничего не поделаешь, я не об этом говорю. Я другого боюсь: не смогу жить после взрыва, наслаждаться жизнью. Вот посмотри: этот чертов песок завтра нагреется, как бы шикарно прийти сюда со своей милой и с малышами.
— Правильно ты сказал: жизнь у нас одна. И она одна у миллионов людей, таких же, как мы, они тоже хотят прийти завтра на пляж и зарыться в теплый песочек. Все люди одинаково имеют право…
— Янки считают, что нет.
Стук автоматов. Окоп глубок.
— Я впервые был на пляже в Конге. Там брали песо за вход. Я пошел с одной, она в баре работала.