Из кабины Лёха увидел город. Лететь до него оставалось минут пятнадцать, не больше. Он стоял за спинами у пилотов и очень удивлённо разглядывал улетающую с сумасшедшей скоростью под днище аэроплана степь. Когда летишь высоко, земля внизу замедляет вращение и мимо какого-нибудь полевого стана, где три вагончика и пара лент транспортёров, проползаешь ты в воздухе как детский «змей летучий» на длинной нитке.
- А чего так снизились-то? - поинтересовался Малович. - Метра три до земли, да?
- Мы же по ветру идём. То ли ветер нам вдогонку, то ли мы за ним угнаться не можем, - крикнул Сергей Михайлович, командир. - Со ста метров можно клюнуть носом, если ветер нагнёт. Тогда из пике не выскочим. А три метра - фигня. Даже если придавит, то мы ведь на лыжах. Они амортизируют. Снег глубокий. Покатимся, движок вырубим и остановимся. Позжее дорулим до
стоянки своей. А что в салоне, дерутся вроде?
- Ну, - сказал Малович. - Уверенные в том, что сядем нормально, клёво гасят провокаторов, которые заставляют всех пойти в кабину и вас придушить. Поскольку, мол, всё равно подыхать, а виноваты вы, лётчики. А раз уж точно грохнемся все, то какая разница - сейчас или через полчаса. И греха у нас, мёртвых, на душе не будет. Так они обосновывают.
- Блин! - засмеялся в голос Геннадий с правого кресла. - Вот за пятнадцать лет ни одного полёта не было, чтобы хоть одного психа в салон не занесла нелёгкая. На меня и с ножом один притырок кидался. Качало самолёт тогда сильно. Гроза справа шла. Ям много было.
- А помнишь, Ген, в меня бутылку полную пульнул грузин из Кайдуруна, строитель? - вспомнил командир. - Тогда летом летели. Жарко было внизу. А у нас эшелон - километр. А верхний воздух с нижним мешается и на тебе, летун, турбулентность да триммер на все закрылки. Швыряло вниз метров на сто. Вот он на грузинском помолился, а мне крикнул, что он сам получше летает. Чачи выпил много, видать. «Иди, орал, в салон и пей мою чачу. А я людей спасу, себя и долбанный ваш самолёт».
- Да помню! - опять залился смехом второй пилот.- Я ж его тогда вырубил и в хвосте к опорной переборке привязал кабелем на сантиметр с половиной в диаметре. Когда сели, он нас обнимал и звал в гости. Там у него на родине село Чохатаури. В Кайдуруне шабашил летом на стройках.
Неожиданно машину свалило на правое крыло, оба пилота рванули рули влево, ориентируясь на стрелку горизонта, но было слишком низко и «АН- 2» не успел мгновенно выровняться, зацепил нижним крылом большой сугроб, который сдуло с крыла полностью только через минуту.
- Ни хрена так, - хмыкнул командир. - На ровном месте, бляха-Натаха!
Из салона сквозь хрип движка просочились в кабину многоэтажные матюги и проклятья двух работниц сельского хозяйства.
- Да мы сядем когда-нибудь? Землю вон скребём уже. Хорош порхать! Приземляйтесь. Дальше пёхом дойдём, - ворвался к лётчикам давно и сильно побитый мужик с кровящей губой в облёваном соседом тулупе. Выражение лица у него было как у ребёнка, которому обещали шоколадку, но обманули.
Город приближался. Появилось здание аэропорта и слева нечищеная полоса, по бокам которой горели синие фонарики. Они тянулись примерно на километр.
- А что, с диспетчером связаться не хотите? - спросил Лёха.
- Так он нас потерял давно. Там аврал сейчас. Все на ушах стоят. Ни радары, ни высотомеры нас не видят, - веселился Геннадий. - В военной авиации мы бы назывались сейчас - низколетящая цель. Сбить нельзя, потому как засечь невозможно. А диспетчер уже в столовой набирает сухарей. К тюрьме готовится.
Тут из салона прибежала тётка, а впереди неё летели в пространство кабины визг, вой, истерические рыдания и слова: «Господи, спаси и сохрани, укрепи и направь!»
- Убился! - орала она, разбрызгивая на приборы слюни и слёзы. - Погиб, блин, Васька Мелентьев.
- Сердце? Инфаркт? Так сейчас сядем. Скорую вызову к самолёту. Может, и откачают, - успокоил её командир.
- Он выпрыгнул из самолёта. Открыл дверь и вылетел.- Тётка рыдала и смазывала слезами кресло командира.- Я видела. Все видели. Его кувыркнуло раз двадцать и назад унесло. В степь, - крестилась и визжала она.
- Что за хрень? - сказал Геннадий голосом человека, не верящего в чудеса. - Как он мог дверь открыть? Там же секрет. Не знаешь, что сперва нажать, то просто за ручку не откроешь.
Он выглянул в салон и свистнул.
- Ё-ёё, Михалыч! Дверь открыта и этого дурака облёванного да побитого нет. Который тебя убить хотел Он что, точно выпал, мужики?
- Да мы сами обалдели, - сказал дед в пальто. - Стоял вот тут, пил нервно самогонку. Потом сорвался с места, подскочил к двери, что-то нажал снизу и дверь потянул на себя. Крикнул: «Суки вы, а не лётчики! За Родину! За Победу!» и сиганул. Вот с того ряда видно было, как его кувыркало, а потом он пропал.