Это был единственный раз, когда я ехала в карете.
Сразу после того, как моя мать отплыла в Мидланд.
Черная гвардия оттащила меня от моей тети Эллестры. Я помню, как большие металлические перчатки больно впивались в мои плечи, как тетя кричала, пытаясь удержать меня. Меня затащили в ожидающую карету, бросили внутрь и заперли дверь. Я не могла сбежать, и через окно смотрела, как корабль с моей матерью исчезает в ночи, направляясь навстречу судьбе, к ее гибели. Я смотрела, как карета уезжала из единственного места, которое считала домом, устремляясь по темной дороге в долгую ночь, которая закончилась прибытием в монастырь.
Место, где меня лишили имени.
Где меня лишили голоса.
Где я поклялась, что отомщу.
И все же я думала, что отомстила. Я думала, что, воруя драгоценные яйца, которые они так почитают, и работая на Дом Далгард, я вонзила кинжал в бок свогеров. Но это было не более, чем укол булавкой. Я едва оставила след.
— Беспокоишься о встрече с остальными Колбеками? — спрашивает меня Андор.
Я моргаю и поднимаю взгляд на него. На мгновение я забыла, где нахожусь. Кто знает, какое выражение появилось на моем лице, какую правду он пытался угадать?
— Я беспокоюсь о своей тете, — уклончиво отвечаю я. Это не ложь, но я не собираюсь рассказывать ему о печальных воспоминаниях из своего прошлого.
Он кивает и вытаскивает кулон, который был спрятан под его рубашкой, сжимает его в руке, вертит снова и снова.
Это зуб.
Зуб дракона. Должно быть, он принадлежал циклодрагу, возможно, тому же, которому принадлежал коготь.
— Мы спасем ее, вот увидишь, — говорит Андор.
— Как я могу в это поверить? — говорю я. — Благодаря Леми все в Менхейме узнают, что я здесь. Ты сам так сказал. Новость быстро разлетится. Кто-то, наверное, уже посылает ворона Далгардам, пока мы здесь разговариваем.
Леми фыркает, словно извиняясь, а затем кладет голову мне на колени. Андор продолжает вертеть зуб на цепочке.
— И, если это произойдет, также сообщат, что ты оказалась здесь против своей воли, под вооруженной охраной.
— А потом моя тетя узнает об этом и сойдет с ума. Это может убить ее. Кто знает, что она сделает? Последнее, чего я хочу, — это чтобы она отправилась на какую-то спасательную миссию.
Он на мгновение перестает вертеть зуб и задумчиво смотрит на меня. На его лице появляется какое-то мягкое выражение, похожее на тоску, но не совсем.
Я уже собираюсь спросить его, на что он так пристально смотрит, когда он снова начинает вертеть зуб, скользя им вверх и вниз по цепочке ожерелья, издавая звук, который, кажется, заполняет всю карету.
— Ворона Штайнера доставит ей сообщение, что ты в хороших руках и вы скоро увидитесь, — говорит он.
Я игнорирую совершенно неправдивое замечание о том, что я в «хороших» руках. Я прочищаю горло.
— И как, по-твоему, эта птица долетит до нее? Ты даже не знаешь, где она живет.
— Мун очень искусна в поиске людей. Она летает быстрее, чем плывет любой корабль. Она найдет твою тетю и передаст сообщение.
— А если сообщение потеряется? — говорю я, думая о голубях-посыльных, которых используют в Эсланде и которые летают в определенные районы с крошечными свитками, прикрепленными к их лапкам. Не говоря уже о трудностях, с которыми птица столкнется в подземных пещерах.
Он смотрит на меня сияющими глазами.
— Оно не может потеряться. Мун произносит сообщение.
— У тебя есть говорящая птица?
— У тебя есть исчезающий пес, — парирует он.
— Это что-то вроде попугая?
Андор пожимает плечами и продолжает вертеть зуб на цепочке.
— Что-то в этом роде.
Звук начинает раздражать меня. Я хмурюсь на него.
— О чем ты так беспокоишься?
— Я? Ни о чем.
— Ты все время теребишь свой кулон.
Он тут же опускает руку и кладет ладони на колени. Он смотрит в окно на проплывающие мимо деревья, а затем его нога начинает подпрыгивать. Теперь я начинаю нервничать.
Остальная часть пути проходит через холмистые поля и густые леса, где деревья с красной корой и стволами, толщиной с эту карету, высоко вздымают свои кроны. Андор все это время странно молчалив, если не считать его беспокойных движений. К тому времени, когда карета сворачивает с главной дороги, послеполуденное солнце скрывается за высокими деревьями и далекими горами, а мы так и не сказали друг другу ни слова.
Дорога, по которой мы сейчас едем, отличается от грязной и ухабистой главной дороги. Она вымощена мелкой галькой, а между колеями аккуратно подстрижена полоса травы. С обеих сторон участок расчищен и превращен в луг, что открывает вид на изгиб дороги, которая ведет через железные ворота и поднимается по небольшому холму к замку на вершине, наполовину скрытому среди дубов и других деревьев.