— А это письмо я не распечатывала, — сказала Верещагина, — похоже, что вы его сами себе написали. От Иосифа Варейкиса — Иосифу Варейкису.
Иосиф Михайлович обрадовался:
— Давай же скорей. Это от дяди. Знаешь, какой у меня дядя?
— Не знаю, какой у вас дядя, но письмо получите только после того, как спляшете.
— Это мы еще посмотрим.
— Нет, — решительно заявила Клава, — не будете плясать, не получите письма.
Варейкис схватил девушку за руку, та отстранилась и подняла письмо над головой. В дверях появился редактор, близоруко прищурился, не понимая, что за возню затеяли его товарищи.
— Можете не танцевать, товарищ Варейкис, — смутилась Верещагина, — берите ваше письмо.
— Я думал, что ты у него статью вырываешь, — засмеялся Саша Швер.
— Где же статья, товарищ Варейкис? — грозно спросила Клава. — Ну-ка, давайте ее.
— Виноват, ребята, не написал еще, не получается, проклятая.
— А еще улыбается, как блаженный. Знала бы, письма не отдала.
— За такое письмо я тебя готов расцеловать, Клава, не то что станцевать.
— Грехи замаливаешь, председатель. Статью гони, эсеров разоблачай, а целоваться станем, когда всю контру разгоним. Ясно? — сердито, скрывая смущение, ответила Верещагина.
— Куда уж яснее.
— Ну и серьезная ты баба, Клавка, — засмеялся Швер.
— И не Клавка и не баба, а товарищ Верещагина. Чувствуешь, редактор, как здорово звучит: товарищ. Понял — товарищ по работе, товарищ по партии.
— Ясно, товарищ Верещагина, — сказал Варейкис. — Письмо ты дала мне нужное. Пишет его мне, как ты говоришь, товарищ по партии, старший наш товарищ, коммунист с пятого года, но между прочим, мой родной дядя. И, как ты заметила, двойной тезка, тоже Иосиф Варейкис. Хочет в Симбирск приехать вместе с женой. Тетя Франциска учительница и тоже коммунистка.
— В гости или на работу? — спросил редактор.
— А это уж как удастся.
Александр Швер, узнав, что Варейкис не написал статьи, заторопился. Не выпустишь газету с портретом несостоявшегося автора, надо самому что-то писать. А товарищ Верещагина пусть идет в типографию и читает гранки.
— Сейчас, только зарегистрирую почту губкома.
Когда за редактором закрылась дверь, Клава с вызовом сообщила, что навела справки о той дамочке, с которой председатель не сводил глаз, когда доклад делал о помощи беспризорным детям.
— Интересуетесь?
— Нет, — с раздражением ответил Иосиф Михайлович. — Все, что меня могло интересовать, я знаю.
— Она — жена царского офицера, помещица, — не утерпела Верещагина.
— Ее собаку зовут Трезор. Я же тебе сказал, что все знаю, в няньках не нуждаюсь.
Клава стремительно выбежала из комнаты, даже бумаги со стола не убрала, чего раньше никогда с ней не бывало.
«Чего она бесится, — подумал Варейкис. — Ох и любят же люди совать свой нос в дела, которые их совсем не касаются».
День прошел в хлопотах, связанных с созданием Чрезвычайного военно-революционного штаба. Уточнялись его обязанности, составлялся план. Штаб должен произвести мобилизацию всех сил и средств на борьбу с контрреволюцией. Его задача — обучить всех коммунистов, сочувствующих им рабочих владеть оружием, изучить те самые «азы» и «буки» военного дела, о которых так любит распространяться Клим Иванов.
Вечером все коммунисты Симбирска, ранее не служившие в армии, собрались на первые занятия по военному делу. В строй встали и председатель губисполкома Гимов, и новоиспеченный начальник Чрезвычайного штаба Варейкис, и редактор Швер, и Клава Верещагина, и еще две женщины-коммунистки. Занятиями руководил работник губернского военкомата, старый фронтовик Сергей Кузьмич Паршиков. Пришли на занятия и левые эсеры Клим Иванов и губернский военком Недашевский. Профессиональные военные, они с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться над неумением местных активистов обращаться с винтовкой, ходить в строю.
— Теперь мы можем спать спокойно, — не утерпел Иванов, — оборона Симбирска в надежных руках.
— Вояки, — подхватил Недашевский. — Хоть бы людей не смешили.
— Смеется тот, кто смеется последним, — ответил эсерам Варейкис.
— И вы думаете смеяться последними? — удивился Недашевский.
— Проверку люди проходят в бою.
— Я считал вас более серьезным, товарищ Варейкис, — заметил Иванов. — Посмотрите на редактора: он же винтовку держит, как баба-яга помело.
— Что вы сказали? — покраснел Швер и выскочил из строя.
— Спокойно, Саша, встань в строй, — резко произнес Варейкис. — А вас, товарищи, прошу не мешать занятиям.
— Слушаюсь, товарищ начальник Чрезвычайного штаба, — иронически произнес Иванов, растопырив пальцы, приложил ладонь к военной фуражке. — Разрешите быть свободным.
— Разрешаю.
Смеясь, Иванов и Недашевский покинули двор «Смольного».