Дворники, поднимая пыль, лениво шаркали метлами по тротуарам. Высунувшись в открытые окна, через улицу переговаривались не успевшие еще причесаться женщины. С грохотом, дребезжа тащились с пристани подводы. Симбирск словно нехотя просыпался.
Гражина злилась на безучастно проходивших мимо ранних прохожих — домохозяек с пустыми корзинами, на торговок, несущих на базар свежие овощи и рыбу, биндюжников, погоняющих лошадей. Всем им, казалось, нет никакого дела до того, что происходит в мире, до восстания на Украине, боев против белочехов, мобилизации в Симбирске.
Чувствуя, что начинает першить в горле, девочка все же продолжала кричать:
— Покупайте «Известия»! Новости, последние новости!
Увидев идущих на базар барыньку с испуганными глазами и седого мужчину в потертом френче, сохранившем еще следы погон, Гражина озорно выкрикнула, по-своему прокомментировав приказ командарма Первой армии:
— Офицеры, которые сегодня не явятся в «Смольный», попадут под суд.
— Слышишь, Анатолий, — женщина схватила спутника за руку.
Мужчина протянул Гражине монету:
— Газету.
Чем ближе к базару, тем больше встречных, выше интерес к губернской газете. Уже не только «бывшие буржуи», как определила своих первых покупателей Гражина, но и обычные обыватели покупают «Известия».
— Неужто «их благородий» в Красную Армию мобилизуют? — спросила тощая и длинная торговка рыбой.
— Купите — узнаете! — ответила юная продавщица.
По базару поползли слухи. Обыватели строили самые невероятные предположения. Одни утверждали, что большевики расписались в своем бессилии и вот теперь гнут шапку перед золотопогонниками. Другие, напротив, считали, что это хитрый маневр Советов: соберут всех офицеров в своем «Смольном» и отправят за решетку. Третьи высказывали предположение: из бывших офицеров укомплектуют штрафные батальоны и пошлют на фронт против белочехов.
Какие-то подвыпившие рыбаки громко распевали завезенные из Москвы частушки:
Чем больше было слухов, тем бойче шла торговля. Гражина успела продать около полусотни газет, когда к ней подошли два заросших бородами, подвыпивших матроса из отряда анархистов.
— Чего жужжишь, як муха в глечике? — грозно спросил один из матросов. — Дай подывыться.
— Купи, увидишь.
— И чего же это ты такое делаешь, девочка? — положил на плечо Гражины руку второй матрос. — Человек тебя просит, а ты что? Ну! Покажь, гадючка.
Понимая, что с подвыпившими анархистами лучше не связываться, Гражина попыталась убежать. Она обежала воз с овощами, но матросы не отставали. Один обошел воз справа, второй — слева.
— Отстаньте, дяденьки. Ну, пожалуйста, ну, прошу вас, миленькие, — взмолилась Гражина. — В газете приказ командарма напечатан.
— Гы, приказ! — засмеялся первый матрос. — Кто он такой, чтобы нам приказывать?
— Задницу подотри этим приказом, — грозно произнес второй анархист и выхватил из рук Гражины всю пачку «Известий».
Гражина, отчаянно барабаня слабыми кулачонками по полосатой тельняшке, обтянувшей широкую грудь матроса, выкрикивала:
— Сам ты есть задница. Отдай газеты. Твои они, да? Ты их выпускал, да? Отдай, сейчас же отдай!
Отчаяние и слезы девочки только потешали матросов. Высокий, подняв пачку над головой, засмеялся:
— Достань — отдам. Ну, достань!
Девочка подпрыгнула раз, второй, но, как ни старалась, дотянуться до газет, поднятых над головой матроса, не могла. Вокруг собралась толпа зевак.
— Прыгает, как собачонка, — заметила веселая торговка.
— Зачем над девчушкой измываешься! — заступилась сердобольная старушка.
— Топай, бабуся, топай, — посоветовал первый матрос.
— Тебе, бабка, юбку не задрал, — ответил второй, — не дрыгай ногами.
Отплевываясь, произнося страшные ругательства, призывая на голову матросов божью кару, бабка ушла. А Гражина, приходя в отчаяние от собственного бессилия, все прыгала перед анархистами и впрямь, как собачонка.
— Дяденька, отдайте газеты, ну, пожалуйста, ну прошу, отдайте, — скулила девчонка.
Первый матрос протянул к лицу девочки огромный, воняющий луком и махоркой кулак, беззлобно спросил:
— А дулю не хочешь?
Отчаянно завизжав, Гражина еще раз подпрыгнула и вцепилась в выбившийся из-под бескозырки чуб матроса.
— Малахольная, отстань, — завопил от боли матрос, — отстань, сучка!