— Все эти телеграммы имеют историческое значение, — сообщил Муравьев, закончив чтение, — но я их подписываю без колебаний. История — мне судья! Я хочу ответить на вопрос, который, очевидно, возник у многих из вас: почему для начала восстания я избрал Симбирск, а не Казань? Отвечаю — надо реабилитировать этот волжский город. Велика его вина перед Россией. Из Симбирска Ульянов и Керенский… Так пусть же из Симбирска начнет отсчет времени новая история, которую мы творим с вами, товарищи.
Главкома на трибуне сменил Борис Станиславович. У этого невзрачного человека оказался сильный голос:
— Четвертый день, — говорил эмиссар ЦК партии левых эсеров, — томится в Кремлевской тюрьме Мария Спиридонова. Но никакие застенки не могут помешать нашей славной революционерке быть сегодня с нами. Она благословляет решительный шаг, сделанный сегодня выдающимся полководцем Михаилом Муравьевым. От ее имени я счастлив объявить, что обязанности президента, военного министра и главнокомандующего вооруженными силами Приволжской независимой республики партия левых эсеров возлагает на того, кому судьба в тяжелый час испытаний повелела одновременно стать русским Гарибальди и русским Бонапартом, — протягивая руки к Михаилу Муравьеву, восторженно воскликнул:
— Вручаем тебе, наш герой, полководец, судьбу России, прими ее в свои объятия!
Эмиссар обхватил шею Муравьева, трижды накрест его поцеловал под восторженные приветствия мятежников.
Михаил Муравьев простер руку над головой, торжественно, сдавленным от волнения голосом произнес:
— Клянусь! И не нужны мне высокие посты. Найдутся другие, достойные их занять. Я остаюсь главнокомандующим.
«Межень» и сопровождающие ее пароходы с солдатами пришвартовались к пристани бывшего пароходного общества «Самолет». На берегу грянул сводный военный оркестр. У бронеавтомобилей застыли по стойке «смирно» экипажи машин. В недвижном строю стояли отряды Симбирской группы войск. Печатая шаг, к спущенному с «Межени» трапу шел торжественный, взволнованный выпавшей на его долю высокой миссией — командующий группой войск Клим Иванов. Его сопровождали эсеры — командиры бронедивизиона, отряда моряков и команды пулеметчиков.
Командарм Тухачевский прискакал на пристань, когда торжественная встреча закончилась.
— Заставляешь себя ждать, дорогой, — неодобрительно произнес Нестор Чудошвили, когда мимо него, придерживая рукой ножны сабли, поднимался командарм.
Муравьев ждал Тухачевского на верхней палубе «Межени».
— Товарищ командующий Восточным фронтом, командарм Тухачевский прибыл по вашему приказанию, — приложил руку к козырьку фуражки Михаил Николаевич.
— Друг Тухачевский, — прерывистым голосом произнес главком, — никаких официальностей. Все мы — рыцари свободы. Я для всех вас — Гарибальди. Сегодня я объявил войну Германии.
— Германии? — ошеломленный неожиданным сообщением, удивленно повторил командарм Первой. — Как Германии?
— Германии, исконному нашему врагу, который тебя томил в плену, друг. Настал момент спасти Россию, разгромить супостата. Поворачивай, друг Тухачевский, на сто восемьдесят градусов и вместе с братьями чехословаками двигай свои героические дивизии через Москву к западной границе. Это тебе приказывает Отчизна устами верховного главнокомандующего.
Поняв чудовищный смысл сказанного Муравьевым, Тухачевский гневно выкрикнул:
— Россия вам этого не простит.
— Я спасаю Россию, — не повышая голоса, произнес Муравьев, — и хочу знать: с кем ты, Тухачевский, — с нами или против нас?
— Революцию и Родину не предаю!
Муравьев нетерпеливо посмотрел на часы:
— Пять минут вам хватит, чтобы дать окончательный ответ? Напоминаю, что до меня в русской истории оставили заметный след два Муравьевых. Первый — декабрист, которого повесили, второй — генерал-губернатор, который вешал повстанцев в Вильно. Я, Муравьев-третий, предпочитаю вешать, а не быть повешенным. Это вынужденное предупреждение, чтобы у вас не оставалось иллюзий…
— Предатель! Подлец!
— Ответ достаточно красноречив, — Муравьев все так же спокойно приказал Чудошвили: — Обезоружить, арестовать. Если до утра не одумается — расстрелять.
Йонас Петрила, ординарец Тухачевского, стоял возле коней, ожидая возвращения с «Межени» командарма, до него доносились лишь обрывки разговоров.
— Выходит, конец войне? — спрашивал солдат у своего товарища.
— Ты что, брюхом слухал, а не ухом, — ответил ему товарищ. — Главком сказал: замирение только с чехами, а война будет снова с немцами.