За спиной скрипнула дверь. Оборачиваться тягостно. Все еще на пороге видится распростертое тело Муравьева. Смыли черную густую кровь изменника? Но он упал на пороге не его кабинета, а комнаты номер четыре.
— Комнаты номер четыре, — неизвестно почему вслух произнес Варейкис.
— Ты еще не ложился, Иосиф? — спросила Верещагина. Она впервые обращалась к Варейкису на «ты» и называла просто по имени, как будто эта ночь их сблизила, породнила. — Я принесла тебе чаю. Выпей, пока горячий.
Озябшие пальцы сжали горячее стекло.
— Клава, ты можешь достать букет цветов ярких, красных? — В эту ночь Иосифу некогда было думать об Эляне. Но ее образ, ее имя, казалось, все время были где-то рядом.
— Цветы? — удивилась Верещагина. — Цветы можно, Иосиф… Я только что была дома. Отец всю ночь не спал…
— Ей плохо? Как помочь, что надо сделать? — спросил, не теряя надежды, Варейкис.
— Отец сделал все, что мог. Ты знаешь, он опытный хирург. Нам остается набраться мужества и ждать.
Звеня шпорами, в кабинет вошел Тухачевский.
— Чуть свет, и я у ваших ног, — продекламировал он и широко расставил руки, готовясь заключить друга в объятия. — Почему у победителей такой похоронный вид?
Командарму ответила Клава. Она рассказала, что учительница Синкевич вместе с Гражиной узнали об аресте Тухачевского и спешили в «Смольный», чтобы передать эту весть Варейкису, спасти командарма, когда шальная пуля мятежника попала ей в живот.
— Какая нелепость… Так и бывает в жизни — воюют мужчины, а погибают ни в чем неповинные женщины.
— У Муравьева была черная и густая кровь, — продолжая думать о своем, сказал Иосиф Михайлович, — как будто черную краску выжали из тюбика.
Резко зазвонил телефон. Верещагина сняла трубку:
— Слушаю. Да, комитет партии большевиков… Диктуйте, записываю.
Крупными буквами на листке ученической тетрадки в косую линейку Клава написала: «Всем, всем». Варейкис и Тухачевский склонились над письменным столом. Москва передавала по телеграфу обращение ко всей России, ко всему трудовому народу, сообщала, что командующий Восточным фронтом М. А. Муравьев предал революцию, народ… Буква ложится к букве:
«Всякий честный гражданин должен застрелить изменника на месте».
Москва еще не знает о том, что произошло этой ночью в Симбирске.
— Надо немедленно отправить телеграмму Ленину, — говорит Тухачевскому Варейкис. — Подпишем сообщение вдвоем — ты и я.
Тухачевский отрицательно качает головой. Ленину должен подписать телеграмму Варейкис, и никто другой.
Иосиф Михайлович поднимает на уровень глаз тонкую ученическую ручку, пачкая чернилами пальцы, старательно снимает приставшую к перу ворсинку. Твердым почерком пишет:
«Москва, Кремль, товарищу Ульянову-Ленину…»
ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СТАТЬ КОСМОНАВТОМ…
Повесть
ЗНАКОМСТВО С МОРЕМ
— Mo-ре, мо-ре, — приложив ладони к губам, закричал Герман и запрыгал от радости на золотом, плотно укатанном волной берегу.
Раньше мальчик видел море лишь на экране телевизора да в кино. Здесь оно выглядит иначе. Нет волн, швыряющих, как бумажную лодочку, корабли, ни рева, ни грохота. Спокойно, даже лениво прибивается к берегу волна. Маленькая. Словно на реке Нерис после того, как пройдет моторка. Герман сунул руку по самый локоть в теплую воду.
— Вот ты какое, море!
— Познакомился? — Павел Петрович Ткаченко, дедушка Германа, присев на корточки, дотронулся рукой до воды. — Будем купаться.
Пока Павел Петрович складывал на песке одежду, внук побежал к воде. Под ногами был такой же, как и на берегу, упругий песок.
— Быстрее, быстрее, — торопил внук, — вода совсем нехолодная.
Часто подгребая под себя обеими руками, поднимая ногами фонтаны брызг, Герман плыл вдоль берега.
— Эх ты, чудо-юдо, кто же так плавает! А еще в бассейн ходил учиться.
— Сравнил. Там бассейн, а тут — море! Давай наперегонки.
Павел Петрович принял вызов внука и саженками, высоко выбрасывая вперед чуть согнутые в локтях руки, поплыл дальше от берега. Рядом, стараясь не отставать, плыл внук.
Ткаченко опустил ноги и сразу же почувствовал дно. Все еще было мелко, хотя берег и казался далеко. Здесь было меньше купающихся, и старый журналист позволил себе порезвиться с внуком так, как делали они на реке Нерис.
На берегу реки в тихой деревни они уже несколько лет снимали дачу. Именно здесь, на даче, когда у Павла Петровича было много свободного времени, возникла близость, перешедшая потом в дружбу между дедушкой и внуком. Павел Петрович читал Герману вслух вначале сказки, потом повести и рассказы Аркадия Гайдара, Сергея Григорьева. А когда надоедало читать — сочиняли удивительные истории.