Надежда Премьера вошла в палату, где Эдисон то быстро дёргался, то крутил головой. У койки эскулапа ожидал интерн Симеон Уиллард, для близких просто Сёма. Его круглые щёки раздувались и спадали в ожидании начальства.
— Явился, не запылился, дурик, — закартавил воспрянувший духом дохтур. — Надо работать, а вы тут голодный прыгаете. Вы просто олух и остолоп стоеросовый.
«Олух и остолоп» отпрянул, хотя издавна привык к строгому обращению.
— Куда делся интерн Глеб Колби? Холера забрала?
— Осмелюсь доложить, он сказал, что только что болел инфлюэнцей.
— Инфлюэнца? Да что это за болезнь? Он бы ещё сказал, что триппером болел. Так-с, а это что за дурилкус остолопус в койке трясётся?
— Наш пациент Эдисон, осмелюсь доложить.
Дохтур схватился за голову.
— Это он и есть? Этот вонючий чернодерьерный? Дайте мне волю, я быстро из него сделаю белого человека.
У Уилларда лицо вытянулось.
— Извольте, разве он не белый?
— По-вашему тупому мнению, цветные не умеют маскироваться? Вы забыли, что я специалист по социал-дарвинизму. Не сомневайтесь, этот заокеанский дебил быстро станет шёлковым. Видите, какое у него размягчение, даже разжижение, мозга? Что стоите, как чурбан, несите стул! Из моей комнаты.
Социал-дарвинист вновь воссел и приступил к экзамену.
— Расскажите, как поступать, когда на голову пациенту упал кирпич.
Интерн молчал, не зная ни единого слова из ответа.
— Вам двойка! Зачем я только пошёл в доктора, хотел же стать священником. Берём тот самый роковой кирпич, разламываем, превращаем в крошку и истираем порошок. Делаем из неё микстуру и поим пациента по чайной ложке три раза в день. Почему у Эдисона голова тупая-претупая и мозги размягчённые, скажите мне. Очевидно, его приласкали по башке дубиной, да так сильно, что та самая дубинушка ухнет от зависти. Только надо определится, чем его тюкнули, дубинкой или кирпичом. И мы узнаем, из чего делать микстуру.
В ответ привычное молчание.
— Потомков древних ариев вы знаете, это мы и есть. Назовите известные вам низшие расы.
— Жиды. Япошки. Негритосы. Татарва.
— Хоть чего-то я от вас добился. Определите-ка, к какой из низших рас относится Эдисон. Может быть, всё ещё хуже, чем мы думаем? Может, Эдисон… колдун?! Или демон?
Произнеся смелый вердикт, Андрей Хамфри размашисто перекрестился:
— Чур меня! Господи, спаси и сохрани!
«Сёма» не знал, стоит ли ему сбежать от греха подальше, но эскулап прервал его порыв.
— Что встали, как истукан? Доставайте ампулу со святой водой.
Интерн преломил нужную ампулу, и Эдисон утихомирился.
— Он, чертяка, гадит благородным деяниям нашей Империи.
И непредвиденно запел:
Оконные стёкла дрожали. Эскулап откланялся перед слушателем, а Эдисон даже зааплодировал, не выходя из своего беспомощного состояния.
— Видите? — со слезами умиления отреагировал начальник. — Дрессируется.
— Вы лечить его будем? — взмолился интерн.
Хамфри повертел пальцем у виска.
— У меня нет диплома. Одновременно вы слишком поспешны, молодой человек. Я вас, диких, начинаю бояться. Хинин со стрихнином не путаете? Несите ампулы с никотином да полные банки лауданума, будем делать американскому придурку инъекцию.
Заболевший Эдисон что-то да слышал. Не спрашивая разрешения, он выскочил из палаты со скоростью пули. Эскулап угрожал беглецу кулаком.
— Я его побаиваюсь. Кто позволил, дубина стоеросовая из железного дерева? Сёма, живо за ним. — Далее тот кричал. —Живьём брать колдуна и демона!
Ступни резко ударились о поверхность улицы. Ветер мерно обвевал тело пациента, пока то мчался по неприбранным, и в колдобинах, тротуарам. Погоня шла в горячей крови. Жители Столицы поражались прыти, но дорога была недолгой. Важный гость споткнулся и упал на брусчатку.
Прямо перед ним остановился кэб, где сидела перепуганная молодая девушка. Вовремя подоспевший интерн остановился как вкопанный, ибо пассажирка была довольно мила.
Кэбмену не терпелось продолжить поездку.
— Поехали же, не отвлекайтесь на клоунов. Как вас там, Мэри-Энн? Извините, фамилию запамятовал.
Интерн вежливо поклонился.
— Её зовут Мэри-Энн? Этим именем прозывают служанок.
— Главное, чтобы заплатила за проезд. Мамзель сказала, что она невеста доктора Хамфри, но тот ей не нравится. Она скрывается от суженого в кэбе, колесит по всей Столице.