Когда объединяет такая трагедия, это тяжело, но хорошо, что не нужно объяснять, как тягостны бывают годовщины. Он просто знал, что я буду рядом и помогу ему через это пройти. А когда опять наступит ноябрь — есть у меня такое чувство, что я не рассыплюсь теперь так, как в прошлом году.
Вернулась Кассандра, неся графин «диет-колы».
— Оригинальное и бодрящее, — улыбнулась я ей.
А еще она привела с собой Бергмана.
— Я тут подумал… — начал он.
Вот в этом-то твоя беда. Полбеды уж точно.
У меня был занят рот шипучкой, поэтому я только кивнула, ожидая продолжения.
— Я кое-что вроде бы могу предложить, чтобы ты говорила похоже на Пенгфей, — сообщил он. — Я сделал программку вроде мгновенного транслятора, и если получится… ну посмотрим, в общем.
Я проглотила шипучку, возблагодарив свою счастливую звезду за то, что не подавилась.
— Правда? То есть правда, что это правда? Бергман, это же потрясающе!
— Пока еще точно не скажешь…
— Слушай, если кто-нибудь может такое сделать, то это ты.
Только когда он выпрямился, я поняла, как он сильно сутулился до сих пор.
— Спасибо на добром слове. Тогда начну.
— Отлично!
Подождав, чтобы Бергман не услышал, Вайль сказал:
— Надо будет купить тебе помпоны и плиссированную юбочку…
— Знаешь, если Бергману нужны восторги болельщиц, я готова их ему предоставить.
Вайль наклонил голову набок и ехидно улыбнулся:
— А я вот подумал: может, мне тоже нужны восторги болельщиц?
Кассандра поднялась со стула.
— Раз вы выбрали такую тему разговора, я ухожу.
— Ей тоже хочется помпонов, — сказала я Вайлю.
— Неправда!
И дверь фургона за ней захлопнулась.
— О господи! — Я закинула голову назад до упора. — Все, я свалилась. И знаешь, что самое печальное?
— Что?
— Я не знаю никого из своих ровесников, у которых это бы значило что-то другое, а не слишком много крепких коктейлей.
— Тебе нужно поспать?
Еще как!
— Да нет.
— Хочешь навестить Дэвида?
Вот уж что нет, то нет.
Я посмотрела в широкое техасское небо, подумала о золотом шнуре, идущем под его куполом — если бы я смотрела иными глазами, я бы его увидела. Шнур соединял меня с моим близнецом, и когда я хотела навестить его во внетелесном облике, можно было использовать этот шнур как путь. Это несколько опаснее, чем здесь прозвучало, но останавливала меня не опасность.
Я повернулась, обратила взгляд на вампира, который подхватывал меня на краю чаще, чем мне не лень было бы вспоминать, и последний раз меньше двух месяцев назад. Но я боялась, что в конце концов сорвусь уже навсегда. И боялась, кстати, что именно такое путешествие может меня к срыву привести. Я открыла рот, и губы уже горели от тех трудных слов, которые — я знала — я должна сказать.
— У меня такое чувство, будто я наконец исцеляюсь от последствий того, что случилось. И неразумно было бы снова баламутить ил. Как бередить старую рану. Это же глупо? — спросила я его.
Он быстро окинул взглядом мои свежие раны, которые сейчас ныли, несмотря на выписанные доктором Даррилом обезболивающие.
— Наверное, это единственный способ, чтобы они по-настоящему зажили, — ответил он. Посмотрел мне в глаза. Никогда еще не видела в его взгляде такой честности. — Я бы тебе этого желал. — Он взметнул брови, как будто увидел нечто неожиданное за какой-то внутренней дверью. — Даже если бы это оказалось за мой счет, я бы хотел, чтобы ты исцелилась полностью. Может быть, Дэвид поможет тебе найти путь.
Я вздохнула, чувствуя себя чуть лучше, но далеко не настолько, чтобы пуститься в путешествие, когда ноет под ложечкой и болит сердце.
— Пойду я тогда.
Вайль наклонился ко мне — его присутствие обернуло меня, как одеяло.
— Я буду здесь, рядом с тобой.
Я кивнула в благодарность за то, что он есть, не найдя слов чтобы ее выразить. Мне хотелось спрятаться в себя, как черепахе, будто это даст какую-то дополнительную защиту в ожидающем меня пути. Но свежезашитая нога не хотела слушаться. Как и стоящий подо мной стул. В конце концов, я просто закрыла глаза и наклонила голову.
Я все еще помнила слова, сказанные мне Раулем в последнем путешествии вне тела — когда на кону стояла судьба моей страны. Если откровенно, тогдашние обстоятельства были предпочтительнее нынешних. Эти слова я мысленно повторяла сейчас, концентрируясь на образе Дэйва — высокий лоб, строгие зеленые глаза, неулыбчивые губы, темно-каштановые волосы, чуть тронутые рыжиной.
Я выстрелила собой из тела, как ракетой.