- Только не в трудностях причина. Я, например, если честно, их не боюсь. Можете верить или нет.
Он хотел сказать, что, может быть, поедет на восток или еще куда-нибудь. Но не сейчас. Сейчас он никак не может уехать.
Чисто личные обстоятельства. Сейчас ему совершенно необходимо устроиться на шаланду.
Кадровичка читала его анкету, и он замер, выжидая.
- Так где же трудовая книжка?
- Нету.
- Не понимаю. У тебя ее что, совсем нет? Как это может быть? Так ты работал на кроватной фабрике или нет?
- Работал, но мало совсем. Я ж вам говорил. Так что не успели выдать.
- Ах, вот что - не успели, - сказала она таким тоном, что Лешка даже взмок, поняв: она не верит ему.
- Ну да. Не успели.
- Понятно. - Она покладистR сложила руки на стекле, покрывающем письменный стол. - Не ты первый. Позволяете себе много... Что вам трудовой стаж! Запачкаете трудовую книжку, бросите ее, давай новую!
Он понял, в чем она подозревает его.
- Говорят же вам1 Не оформляли. Там ведь сначала испытательный срок был. А я ушел, не стал оформляться..,
- Вот-вот, - сказала она.
Он почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Но он молчал. Он сдерживался. Он даже сам удивлялся, как крепко держал себя в руках. Ему во что бы то ни стало необходимо было устроиться на шаланду.
- Ваше дело. А только...
Он замолчал, волнуясь. Сунул машинально руку в карман, вытянул ключ от дома. Все в его жизни сошлось сейчас на ее решении.
- А мы тебя тоже без испытательного срока не допустим.
- Это конечно. Это пожалуйста. Я не подведу, сами увидите.
- Школу бросил. Фабрику бросил. Что же получается? Вот и надо было это отразить в автобиографии. Русским языком.
И объяснить, как это: взял и ушел с фабрики.
- Понятно. Это я сейчас все допишу.
Но она и не подумала вернуть Лешке его коротенькую автобиографию.
- А почему с фабрики ушел? Не понравилось, неинтересно мне было. Вот и ушел. А почему не понравилось?
Он намотал до отказа на палец веревочку от ключа, с отчаянием чувствуя: что б он ей ни говорил, она будет верить себе, а не ему. И как только она могла показаться ему привлекательной? Это же отрава, не человек.
- Во вторник явишься за ответом, - сказала она и в последний раз взглянула на него бархатистыми карими глазами.
Он постоял, слушая, как подрагивают, дышат и скрежещут заводские корпуса. Посмотрел на строгие мартеновские трубы в полукилометре отсюда, зачем-то пересчитал их, хотя, как любой житель в городе, и так знал, сколько их.
Доменные печи, соединенные подвесными мостами, растянулись по берегу, заслонив море. Слышен ритмичный звук. Это скользит вверх груженая вагонетка. "Жжж-и-их!" - вагонетка ссыпает шихту в доменную печь.
Лешка пошел по заводской территории, спускаясь с нагорной части в низину, к заводскому порту. Его обгоняли машины. Они громыхали в облаке пыли, и пыль оседала на серые кусты, аккуратно выезженные у дорожной насыпи. А верхом, заслоняя солнце, несло сюда огромные клубы дыма, удушливо пахло гарью и драло лицо и глаза от несгоревшей угольной мелочи.
Тут надо не один год поработать, чтобы прилепиться душой.
Лешка шел мимо одноэтажного длинного дома-столовой, сквозь затянутые густыми проволочными сетками окна виднелись на столах бутылки из-под кефира. У входа был прибит комсомольский стенд. Он подошел ближе. Стенд назывался "На сатирической орбите". Какой-то мастер товарищ Берландий его хмурая сфотографированная физиономия была приклеена к нарисованному телу-грубит рабочим. "Вот так дядя-автоматчто ни слово, то и мат".
"Заснять бы кадровичку и приклеить сюда, - подумал Лешка. - Эта и без мата заплюет". Она все время старалась уличить его в чем-то, а он вертелся, как паршивый щенок, оправдывался.
Ему стало жарко от вспыхнувшей в нем злости. Он пошарил в кармане и вытащил сигарету.
Рядом под стеклом висела вчерашняя многотиражка с какими-то стихами. Заводской поэт писал:
...В этом городе в большой семье рабочих Человеком стал, как говорят.
Лешка усмехнулся и присвистнул. "Откажете-твердо решил он. Он хотел бы знать, о чем это она говорила, на какую такую большую дорогу она вышла в своей жизни.
Бренчали стрелки, волоклись составы-по исполосованной рельсами заводской земле надо ходить умеючи.
Над стареньким туннелем виднелась полустершаяся дата:
"1933" - год пуска завода. Это одно из немногих сохранившихся за войну сооружений на заводе.
Лешка вошел в туннель. Проезжая часть его была сильно изношена, а на оттиснутой к стене узкой пешеходной дорожке то тут, то там стояли лужи воды, и через них приходилось пригать.
- Эй, откуда ты взялся?
Перед Лешкой стоял, загородив проход, парень в темном комбинезоне, проволочная скоба прихватывала его курчавые волосы. На плече у него лежал конец трубы, которую несли вместе с ним несколько человек, вынужденные из-за него остановиться.
- Как дела?
Это был Гриша Баныкин. Лешка обрадовался ему - как-никак вместе плавали на шаланде прошлым летом.
- Дела? В большом порядке.
- На завод устраиваешься, что ли?
Лешка бросил под ноги в лужу окурок, одернул ковбойку, спросил настороженно:
- А что?
- Давно не виделись с тобой. Надо бы поговорить. Не здесь, конечно, в нормальной обстановке.
Он поправил конец трубы у себя на плече, Лешка, не зная сам, для чего он это делает, подставил плечо, и труба сразу же тяжело налегла.
Они двинулись по туннелю, неся трубу, - впереди Гриша Баныкин, за ним Лешка, а позади еще несколько человек. Мимо, обгоняя их, шли и шли торопливо люди в комбинезонах, на их спины падал свет лампочек. Лешке нравилось так шагать со всеми, таща на плече эту тяжелую трубу. Он готов был идти и идти так без конца. Они уже вышли из туннеля, кто-то сзади сунул Лешке рукавицу, и он подложил ее под трубу.
- Куда это все прут? - крикнул он в спину Баныкину.
- Привет, Маруся! Ты откуда свалился? Не знаешь ничего?
Печь номер два стала!
Ему передалась общая тревога. Аврал. Вроде как в ту штормовую ночь прошлым летом. Тогда шаланду метало в волнах, как какую-то щепку. Волны перекатывались по палубе. Кого-то смыло, и Лешка бросился в воду, ничего не разбирая. Они барахтались вместе-Лешка и свалившийся дядька, грузчик, не нюхавший моря, он совсем ошалел, захлебывался и топил Лешку.