— И что это со мной? Все кружусь, кружусь, и хотел бы остановиться, да не могу, что-то мешает…
Впрочем, Краснопей нечасто обращал на это внимание, думал, так и надо и незачем держать в голове мысли про все, что было, удивлялся, если людей раздражала его непонятливость, считал, что все такими и должны быть, вроде него, и наверняка все такие и есть, только делают вид, что другие… Может, по этой причине, а может, потому, что там, откуда его направили в деревню, позабыли о нем совершенно, Краснопей скоро начал относиться к своему житью в деревне, как к чему-то привычному, давнему. То же произошло и с Краснопеихой, она быстро освоилась и вот уж на равных засудачила с бабами. В отличие от мужа она не страдала беспамятливостью и умела отыскать преимущества даже и в том, что приехала с семьей никем не жданная, бывало, говорила, понижая голос, точно бы опасаясь, что могут услышать те, кому не надо ни про что это знать, и своей искренностью вызывая невольное к себе уважение:
— Ну, стало быть, муженька-то вызывает самый что ни на есть первейший богач в городе, за которого не только власти, а и братва горой стоит, и сказывает: поедешь в деревню, приглядись там, что к чему, а пуще того, места ближние разведай да про местных людишек побольше вызнай, а как время придет, я тебя найду… Служи мне — в обиде не будешь.
Краснопеиха живо сделалась неотличимой от деревенских баб, даже речь у нее поменялась и уж не отличалась от местной, она нынче не тянула слова, как по первости, все больше налегая на «а», к примеру, сказывала:
— А-а-а муженек-та-а по пя-а-сочку ба-айкальскому гуля-а-а-ет, гуля-а-а-ит…
Теперь Краснопеиха роняла привычно:
— А муженек-то, зараза, все гулят, гулят по песку. Вот лодырь-та царя Небеснова!..
Может, и было бы в жизни у Краснопехи ладно, да вот беда — муж так и не притянулся к крестьянской работе, и в поле, близ высокого леса, зажатое скалами, которое ему отвели местные власти, не спешил, и на рыбачью мотягу не торопился, полагая, что работа не волк, в лес не убежит… Оттого и в избе у него голодно и ребятня чаще на улице: вдруг кто-то поделится ломотком хлеба, ну, а коль не пожелает по доброе воле, можно и применить силу. Впрочем, не сказать, чтобы ребятня только ко злу и тянулась, хотя, чего греха таить, всякое бывало. Вот, к примеру, через день после того, как Краснопеихины огольцы побили блаженного, меньшой подошел к Тихончику, когда тот сидел на каменистом берегу Байкала и, не мигая, смотрел на притекающую темнорыжую волну, положил ему на плечо руку и сказал виновато, едва ль не со слезой в голосе:
— Ты, дядька Базенный, не серцай на меня. Я и не помню, посто тогда в руке моей оказался камень. С баской сто-то, маманя говолит: все вы, к-каснопеески, повелнутые. Мозет, и так. Не селцай, ладно?.. Я больсе не буду.
А тут и братья меньшого подошли с туеском ягод, отсыпали Тихончику:
— Бели, бели, не лобей. Чего ж!..
И отступили в тень дерев, смущенные.
Голь перекатная Краснопеихина отличалась от тех, кто родился в Карымихе, те-то смуглолицые, а эти другого корня, и потому нередко жестоко схлестывались и часто оказывались биты и те, и другие, а потом ходили с синяками да с шышками. Но в последнее время не слышно стало про это, кажется, пригляделись друг к другу, поняли, и рыжие имеют право топтать благостную, к добру припадающую землю.
Много их в Сибири, смуглолицых, с глазами узкими, черными, посверкивающими и словно бы наполненными тайной, про нее и сами-то знать не знают, да только есть она, чужому взору, не свычному со здешней землей, с первого же раза открытая, но такая, что, увидев ее однажды, не скажешь, про что вещает притаенная, а когда захочешь понять и снова глянешь в те глаза, ничего не отыщешь в них, вроде бы обычные, ни о чем не говорящие и тем удивляющие нынче одних, завтра других, послезавтра третьих… И так продолжается из года в год, накапливаясь в умах встретившихся с этой странной особенностью, что, сокрытая, хитроватая, обращенная к свету, во всякую пору сияющая, живет в прибайкальском люде, про который сразу не скажешь, что сей люд русский, как не скажешь, будто де бурятского племени они, иль еще какого… Карымами кличут их, реже гуранами. В них и впрямь замешано немало от разных народов, но эта замесь не во вред русской крови, в укрепленье ее.