Дедыш вздохнул и снова заговорил про тот свет, что от Господа, старуха выслушала и ничего не поняла, старец догадался об этом и намеревался еще что-то сказать, но как раз теперь блаженный остановился, и в глазах у него поменялось, в облике утратилась несвычность, которая, хотя и смущала, была приятна, и он стал похож на обыкновенно больного, не в себе, человека. Дедыш уже давно обратил внимание, что в Тихончике часто меняется и трудно уследить за его сердечными подвижками, но это не раздражало. Те перемены в Тихончике легко отгадывались Дедышом, и про каждую он мог сказать, откуда она?.. А вот нынче он не ощущал себя в состоянии определить, что с блаженным, и засмущался собственной толстокожести, про которую думал, что она с ним не имеет ничего общего. Однако ж это не так, и оттого, что не так, он на время растерялся, смотрел, как Тихончик, подойдя к узкой, с заячьим наследьем, слегка обозначаемой на белой поверхности тропе, громче забормотал, размахивая руками, а потом засеменил, держась ее, к ближнему темноствольному лесу. Дедыш и Агалапея недолго медлили, пошли за ним, вдруг почувствовали беспокойство, сильное, не дающее времени на размышление, толкающее вперед. Они часто проваливались в снег, который местами был глубок. Дедыш, хотя и крепок еще, несмотря на лета, лишь прибегнув к последним силам, что таились в теле, сумел не отстать от Агалапеи. А та была упорна и настойчива, случалось, с досадой смотрела на старца, когда тот медленно выбирался из очередного снежного намета. Агалапея ничего не держала в голове, кроме мысли не потерять из виду Тихончика, что-то подсказывало, это было бы худо не только для блаженного, а и для нее. Ни Дедыш, ни Агалапея не знали, куда идут и отчего торопятся, но странно, что и знать не желали, словно бы заранее предполагали неладное и как бы старались растянуть время.
Тропа скоро раздвоилась, а потом и потерялась у деревца, близ которого земля обрывалась круто, упадала на льдистый байкальский наст, серый и густо искрошенный камнями на мелководье. Тихончик скатился с обрыва и очутился на льду. Дедыш и Агалапея чуть отступили от деревца к тому месту, где берег был положе и не так заснежен, и тоже спустились вниз. Блааженный, кажется, не заметил их, смотрел на что-то землисто желтое, прибитое к камням, заледеневшее. Поглядел туда и Дедыш, подслеповато щурясь. Он не сразу сообразил, что там?.. Не сразу сообразила и Агалапея, хотя глаз у нее зорче. А потом они оба оцепенели и не могли сдвинуться с места. Да что там! Они и рукой не могли пошевелить. Так и стояли, напряженно думая об одном и том же: что же там такое землисто желтое и заледеневшее?.. Они думали об этом, и уже совладав с тягостным оцепенением, вдруг сделавшим их слабыми и точно бы лишенными рассудка. Им помог очнуться и стать похожими на себя слабый и дрожащий голос Тихончика. Оцепенение спало с них, и вот уж появилась жалость к человеку, превратившемуся в лед.
— Видать, утоп в ледостав, а уж потом прибило его к берегу, — скорбно сказала Агалапея.
— Да нет, поди, — не согласился Дедыш. — В ледостав от нашего берега волну гонит. Тут другое… Реченька притащила сердечного, да уж в студеную пору, когда волна потемнела от тяжести и едва шевелилась.
Агалапея не спорила. Велела старцу погодить, сама же пошла к его избе, что стояла в версте отсюда, посверкивая окошками, светлоликая. Вернулась с пешней, начала одалбливать лед вокруг утопшего, нешибко подымая ее над головой и опуская несильно. Тихончик, увидев в руках у старухи пешню, заволновался, вскочил на ноги, заскулил… Дедыш пытался утихомирить его, но без толку. Скоро из глаз Тихончика брызнули слезы. Старик забеспокоился, попросил у Агалапеи пешню. Но та лишь покачала головой. Старец с тоской посмотрел на блаженного, сказал:
— Ну, чего ты, паря?.. Иль мне не больно? Еще как больно, хоть волком вой. Чую, откуда утопший-то… — Вздохнул, продолжал, с опаской позыркивая на ближний лес, словно бы там мог затаиться кто-то. — Слыхал я, уж когда реченька затянулась льдом, лагерные варнаки побили людишек нерусского племени, по всему, буддистских монахов, потолкали в прорубь. Поди, и этот будет из тех людишек. Вон и одежда на нем желтая, а на ногах унты с высоко загнутыми носками. И чего они, бедолаги, варнакам не угодили? Было бы что взять с них!
Агалапея упорно раздалбливала лед, пока утопший не отделился от твердого наста, потом бросила пешню и подхватила под мышки отделенного ото льда, но не сумела сдвинуть с места. Подоспел Дедыш, подсобил, напрягшись. Они подняли утопшего на берег и положили на снег, а сами опустились на землю подле него. Тихончик все это время поскуливал, но вдруг схватил пешню и побежал… Агалапея намеревалась последовать за ним, да сил не хватило, только пошевелилась и что-то сказала в сердцах. Но Тихончик вернулся, и без пешни, глаза у него сияли.