— Зачем тогда было тратить столько сил и денег на учение? — возразила ее сестра.
— Моей зарплаты на семью хватит, и Сурае ни к чему разрываться между работой и домом.
— Хоть ты и образованный человек, но рассуждаешь по старинке, — рассмеялась ее сестра.
— Моего мнения до сих пор никто не спросил! — вмешалась Сурая.
— Ты молчишь, значит, согласна со мной, — заметил я.
— Вовсе нет!
— Тогда скажи нам, дорогая, что ты сама думаешь по этому поводу.
— У меня есть профессия, и я обязательно буду работать.
В следующий раз мы встретились, чтобы договориться о дне, когда состоится знакомство наших семей. Сурая была крайне взволнованна и рассеянна.
— Тебя что-то тревожит? — спросил я.
— Да, — ответила она просто.
— Что же?
— Больше откладывать нельзя. Я и так совершила ошибку, до сих пор не поговорив с тобой.
— Что-нибудь серьезное?
— Ты должен знать все.
— Разве мы и так не знаем всего друг о друге?
— Любовь требует полной откровенности. — И, закрыв глаза, она прошептала: — Я должна тебе признаться…
Сурая рассказала, что один человек обманул ее, когда она была еще совсем наивной девочкой. Сначала я ничего не понял. Потом вдруг решил, что она меня разыгрывает. А дальше мною овладело чувство безнадежности, и я сам себе показался ничтожеством. Я словно погрузился в пучину апатии, равнодушия и слепой покорности судьбе. Оцепенело лежал я на дне этой пучины, и меня медленно заносило песком. Сурая пристально глядела на меня сквозь мокрые ресницы.
— Я так и знала, — с отчаянием прошептала она.
— Что? — глупо переспросил я.
— Ты меня не любишь.
— Я?! Не говори так!
— Ты не простишь мне…
— Кто он?
— Неважно.
— Кто он? — настойчиво повторил я.
— Один негодяй.
— Но кто он?
— Не мучай меня.
Она взяла сумочку и встала:
— До свидания…
— Не уходи, — сказал я безжизненным голосом.
— Ты уже дал мне ответ.
— Но я еще ничего не сказал.
— Я хочу полного доверия или ничего.
Про себя я молил аллаха, чтобы она поскорее ушла.
— Мне надо собраться с мыслями… — лепетал я.
— Прощай, — гордо бросила Сурая уходя.
Ситуация представлялась мне сложной, почти безвыходной. Моя любовь оказалась просто бурным увлечением, на настоящую мне не хватило сил. В те дни ошибки, подобные той, которую совершила Сурая, женщине не прощали. Никому не под силу было преодолеть тогда предрассудки, мощными корнями уходившие в далекое прошлое. Четверть века — слишком небольшой срок, чтоб победить их в себе. Мне было невыразимо больно, и я ни минуты не сомневался в том, что Сурая потеряна для меня навсегда. Больше она не приходила в министерство проведать дядю, и я не видел ее вплоть до сельскохозяйственной и промышленной выставки, устроенной в 1939 году накануне второй мировой войны. В этот день мы вместе с приятелем юности Идом Мансуром бродили по луна-парку, прилегавшему к территории выставки. И тут я вдруг увидел Сураю, она была со своей замужней сестрой и ее детьми. Сурая не заметила меня. Взглянув на нее, Ид Мансур прошептал мне на ухо:
— Посмотри на эту девушку!
— А что такое?
— Она живет в квартале Сакакини рядом с моей теткой.
Он гнусно хихикнул и сделал рукой непристойный жест. Мне стало противно, и со злостью, причины которой он не понял, я сказал ему:
— Какой же ты подлец!
Как обычно, он, развязно захохотав, сказал:
— Несмотря ни на что, она, я слышал, помолвлена и скоро выйдет замуж.
С тех пор прошло много лет, и я не видел Сураю и ничего не слышал о ней. Как-то в 1967 году, после поражения, я пошел к Салему Габру и в его кабинете среди других гостей увидел Сураю. В те дни я жаждал общества коллег и друзей — так мечется в поисках воды человек, объятый пламенем. У Салема Габра я встретил Гадда Абуль Аля, Реду Хаммаду, Азми Шакера, Кямиля Рамзи. В солидной женщине лет пятидесяти я признал Сураю Раафат. Поздоровавшись со всеми, я опустился на стул. Хотя мы не обменялись рукопожатием, но я почувствовал, что Сурая меня тоже узнала. Разговор вертелся вокруг поражения. Определяли его масштабы, анализировали причины, гадали о будущем. Когда все стали расходиться, Сурая подошла к Салему Габру.
— Значит, до понедельника, — сказала она, пожав ему руку.
Он подтвердил, что в понедельник они встретятся, и, проводив Сураю до двери, вернулся к письменному столу.
— Приглашает меня на дискуссию в профсоюз учителей, — пояснил он.
Сделав вид, будто не знаю Сураю, я спросил: