Древняя Греция Эпир Амбрассия 358 год до нашей эры
Весёлые Дионисии[1] постепенно наполняли полис кутерьмой пьяненького карнавала. Шумная толпа ещё только собиралась к походу улочками, а первые пробы вина зажгли улыбки на лицах ряженых, музыка и смех звали забыть о буднях.
Мирталу (генетическая копия Айрис) возбуждала обстановка пренебрежения запретами, невольно откликалась на ритм мелодий, постукивая в такт ножкой. Поклонники бога виноградной лозы уже позволяли себе в танце неприличные жесты.
Кутаясь в покрывало, она стояла в толпе вместе с двоюродным братом Леонидом, которого прихватила с собой на всякий случай.
— Стоило так рисковать? В следующем году спокойно примешь участие в празднике, — нудил рядом молодой грек.
Не его же донимала злыми придирками жена царственного дяди. С раннего детства Мирталу за необузданный нрав постоянно ограничивали и наказывали, вызывая ещё более ожесточённое сопротивление.
— Ты не понимаешь! До следующего года еще нужно дожить. Гипатия меня едва переносит, а дядя Ариба просто не может расправиться без последствий. Два года как погибли наши с Александром родители, и ничего не прояснилось. Меня спасло, что отправили к бабушке Ланасе на Кефалонию.
Сквозь толпу к ним пробивался личный раб Мирталы, жестами показывая, что их хватилась царственная родня. Пришлось срочно бежать назад.
У заднего двора компания разделилась. Миртала тенью шмыгнула под колоннаду, где вышивали три женщины. Одна из них отдала начатую работу и шепнула:
— Гипатия орала, чтобы тебя нашли и притащили, но потом явился Ариба. Сейчас ей не до тебя.
Как усидеть посреди унылого гинекея, тыкая иголкой в привычный узор, когда решается твоя судьба? Это просто невыносимо. Спрятав вышивку в складках хитона, бесшумно двинулась вдоль коридора.
— Зато мне до нее. — Едва слышно пробормотала себе поднос.
Перед спальней Гипатии скользнула в соседнюю комнату, забираясь под висящую одежду. Вынула маленькую плиточку из мозаичной каймы на стене, и открылся глазок.
На ложе, переговариваясь с женой, валялся Ариба. В нарядном хитоне та примеряла плащ, смотрясь в ручное зеркальце. Разговор шел давно.
— Возьми Мирталу в Додону. Даже если не встретите Ланасу, хоть на время забуду о несносной девчонке!
— Неплохо пристроилась эта прохиндейка со своими травами. Продает в Додону, Дельфы и даже на Самофракию. Все вокруг заколачивают денежки. Щенок из Македонии прибирает к рукам всё до чего дотянется. Вокруг уже пикнуть боятся. Один я считаю каждый грош.
— Если не удастся сбыть бабке, отдай замуж, ты же обещал.
Гипатия взяла следующий плащ.
— Да сговорился я с иллирийским вождем, а вчера прибыл гонец — умер он! Выдать неизвестно за кого, ты же знаешь, что тут начнется — царская дочь! Такой козырь дать врагам я не могу.
— Брата пора отослать учиться.
— Ты права. А с Мирталой потерпи. Зачем было опять наказывать?
Жена дяди захлебнулась от злости:
— Зачем?! Совсем от рук отбилась! Шляется неизвестно где, кухню сторожить приходится. Этот скифский раб, купленный Ланасой. Страшно идти по гинекею. А змея, которая живет в ее комнате?..
Про свои грехи Миртала слушать не захотела и выбралась из комнаты. Сев за колонной, она задумчиво смотрела в небо.
И вселенная откликнулась на молчаливую мольбу — дядя захватил с собой к оракулу Додоны.
Святилище Матери-Земли смотрело в вечность. Под кроной огромного дуба за чашами с курящимися травами сидели три седых жреца.
Толпа жаждущих узнать волю богов медленно продвигала Арибу с Мирталой к старцам.
Мудрость и усталость читалась на лицах пророков. Царь Эпира покорно ждал. Налетел ветерок, листья зашелестели.
Средний поднял глаза и тихо буркнул:
— Ты устроишь дела, о которых не мечтал.
Ариба от хорошего предсказания опешил и стоял, надеясь на продолжение. Повторный порыв ветра всколыхнул крону. Старик заерзал и показал рукой на Мирталу: