Иоанн стоял молча. И, казалось, был совершенно равнодушен ко всему происходящему.
_ Почему он молчит? _ дёргала за руку Гогенштауфена Магдалина. _ Ведь это всё - бредни сумасшедших.
_ Всё не так просто, _ задумчиво проговорил Гогенштауфен. _ Пойдём, нас ждут. По дороге я тебе расскажу - в чём тут дело.
Уже в машине Гогенштауфен неожиданно разразился грубой бранью.
Пропустив брань мимо ушей, Магдалина, подражая грубому тону Гогенштауфена, резко проговорила.
_ Что случилось? Ты мне можешь объяснить членораздельно? Или мне это, как агенту по особо важным поручениям, тоже не положено знать?
_ Объявлена "охота на ведьм". Я чувствовал, что дело кончится этим. Мне нужно было разыскать его самому, или прибегнуть к услугам полиции. А я передоверился своим фраерам, - которые перепотрошили все мастерские и салоны богемы - а нищие кварталы выпустили из виду. Что ему было делать среди душевной роскоши богемы? Нищие духом - вот его слушатели; изгнанные за правду - вот его последователи...
_ Не гони так машину, _ робко попросила Магдалина, _ и не злись. Злостью ведь правде не поможешь... Что с ним теперь будет?
_ Если он отказывается защищаться - ему дадут три дня срока, - в течение которых должен найтись кто-то, кто возьмёт на себя его защиту. В противном случае, через три дня ему вынесут Общественное обвинение в насилии над сущностью человека.
_ Но ведь это неправда. Он не мог... _ на глазах Магдалины опять появились слёзы. _ Но почему он молчит?
_ Я же говорю, _ ожесточившись, говорил Гогенштауфен, выплёскивая из себя ненависть и безсилие. _ Объявлена "охота на ведьм"... Мы проповедовали всеобщую талантливость и всеобщее духовное благоденствие, и душевное здоровье, и даже безсмертие. А люди умирали - с неверием ни во что, даже в Бога; и вместе с ними умирала часть всеобщей духовности... И этот человек заговорил об этом... 80% подлинного таланта угасает - не раскрывшись; а 20% находится в услужении у кучки бездарностей. На фоне всеобщей духовной нищеты эта кучка, не по праву именующая себя Талантами и Гениями, живёт в роскоши... С тех пор, как я стал директором филиала Международной фирмы и увидел мир своими глазами - я многое понял... Ты думаешь... Гогенштауфен - торгаш и жулик. А Гогенштауфен - поэт и романтик; имеющий головокружительную идею: создать благоприятную финансовую почву для прорастания тех 80% подлинного таланта, которые не склоняются перед сытой бездарностью. Ведь большинству из них не хватает одного-двух душевных качеств, - например - упорства или коммерческой предприимчивости, или умения сосредотачиваться... А этот безумец выскользнул из моих рук не готовым к борьбе... Я подослал к нему рыцарей Ордена Архангелов "Церкви Апостольского Крещения". Они могли бы защитить его от Антипатра и Академии, но он оказался максималистом. Он обвинил их в гордыне и ещё в чём-то. Он оттолкнул от себя, поверивших в него, - сказав - что не в нём, а в себе они должны искать Бога.
Магдалина слушала всё это затаив дыхание. Слёзы то-и-дело подступали к её глазам, но она не могла плакать. Наконец, не выдержав, она проговорила.
_ Что ты сделал со мной. Я даже расплакаться не могу...
Но машина уже подъезжала к особняку герцога Светослава, и Гогенштауфен успел только парировать её слова.
_ Слезами делу не поможешь. Да и не такая уж это большая плата за молодость. Или, может быть, я не прав?
_ Прав, прав, _ смирительно проговорила Магдалина. _ Ты как всегда прав.
Дуга 50.
Подрулив к стоянке (где стояли машины всевозможных марок, среди которых особенно выделялся серебристый с золотой окантовкой "Роллс Ройс" герцога), Гогенштауфен припарковал свой "Бентли" на свободное место и заглушил двигатель.
Выйдя из машины, Магдалина обвела взглядом роскошный особняк герцога, - находящийся в глубине усадьбы, где, казалось, время остановилось на отметке - "без пяти минут Великая Резолюция". Впрочем, ничего удивительного. Прав был Экклезиаст, говоря: "...и возвращается ветер на круги свои". Обежав эпохальный цикл, стрелка опять оказалась у этой отметины.
Сегодня был будний день. Утренние визиты подходили к концу. И Магдалине, которую озадаченный и помрачневший Гогенштауфен тащил по какой-то крытой галерее, - казалось, в самый центр чего-то для неё непостижимого, - то-и-дело попадались спешащие к выходу люди. Некоторые из них были довольно приличны и приятны; другие же были довольно неприличны и неприятны, и даже омерзительны.