То есть они казались – волшебными. А оказалось – как всегда.
Я с детства жил в двух мирах и считал это естественным; и, привыкнув изворачиваться, никогда не думал о том, каково матери, которая разрывалась между двумя любящими людьми.
Я не хотел делить ее ни с кем.
Она вздыхала:
— Мерлин! Как вы похожи! Даже в этом.
А в чем еще, спрашивал я ее, втайне надеясь искоренить эти черты.
Она, смеясь, перечисляла: нос, глаза, волосы, педантичность, самолюбие, ревность, мстительность, вспышки ярости, неумение прощать…
— Неправда, у меня твои волосы и глаза!
Ей было забавно замечать в нас сходство. Сначала. Потом, видя мою реакцию, она перестала говорить об этом.
Но это не отменило главного: я ни в чем не хотел быть похожим на отца.
…Магловское ничтожество!
Я не мог избавиться от его крови в своих жилах. Но поклялся, что ничтожеством не буду никогда. Это – в моих силах. В крайнем случае – просто не буду.
Не получилось. Никогда не получалось.
Но я все‑таки надеюсь. Даже сейчас, проверяя эссе третьекурсников…
…И – о, Мерлин! – опять нет времени вымыть волосы!
ХОЛОДНАЯ ЗАКУСКА
Почему он не извинился? А может, он пытался извиниться… по–своему…
Совы прилетают к завтраку. Как обычно.
Свиток падает рядом с тарелкой.
Черноволосый и черноглазый юноша в мятой (и когда успела измяться – с утра‑то?) мантии разворачивает пергамент и… давится тыквенным соком.
Внутри – незнакомым почерком, без обращения и прочих экивоков:
“Буду ждать сегодня в полночь в Выручай–комнате. Думай обо мне”.
Подписи нет.
Но адресат не сомневается в авторстве. Ни минуты. И с видимым отвращением косится на гриффиндорский стол. Взгляды двоих скрещиваются; ни один не сулит другому приятного времяпровождения.
Первый идет на встречу. Не идет – крадется (время после отбоя – запретное), счастливо избегая завхоза, Пивза, проваливающихся ступенек… Маглы говорят: дуракам везет. Правильно говорят: дурак и есть. А кем надо быть еще, чтобы клюнуть на такое? Причем после того как уже один раз попался… И сейчас – снова попадется.
Первый думает о том, кто его пригласил, с такой… интенсивностью, что дверь появляется во время первого же прохода по нужному коридору.
Первый никогда не испытывал особого желания изучать замок в деталях – его интересовали другие вещи. Ему вполне хватало собственного факультета, библиотеки и классных комнат. Но о Выручай–комнате он знал. Собственно, он неоднократно заглядывал туда: за книжками, которых не полагалось читать младшекурсникам. За компонентами, которых не было в свободном доступе в кабинете зельеварения и даже в личных запасах профессора Слагхорна. И все это непременно находилось. Спасибо маме, подсказала, где искать. Хотя взамен ему пришлось дать слово, что он не будет злоупотреблять возможностями Выручай–комнаты. И как только он сам не додумался? Тогда и слова можно было бы не давать… Первый знал, что для других Выручай–комната становилась местом романтических свиданий или камерой хранения, или спортивным залом. Но никто и никогда прежде не пытался воспроизвести в ней подвалы Лондонского Тауэра, о которых им рассказывал Биннс. Или Азкабана. Во всех подробностях и со всеми атрибутами.
Голые каменные стены, мокрые и холодные. Капли воды медленно сползают по ним, поблескивая в свете факелов. Вделанные в камень кольца для цепей и сами цепи, тяжелые, змеящиеся по стертым плитам навстречу вошедшему…
Первый замирает на пороге, словно под ступефаем.
А в центре – абсолютно не соответствующее сумасшедшему интерьеру черное кожаное кресло. Антикварное. Мягкое и глубокое. Из кресла фыркают:
— Эннервейт! То есть “отомри”! — И с удовлетворением констатируют:
— Пришел все‑таки…
— А ты сомневался?
— Не–а.
“А когда и в чем он вообще сомневался? Видел такое хоть кто‑нибудь?” – раздраженно думает Первый.
— Входи, – полуприглашает–полуприказывает Второй. – И запри дверь. На Колопортус!
— Сам запри!
— У меня палочки нет, разве не видишь?
Палочка лежит – с откровенным расчетом на то, чтобы бросаться в глаза – в стороне, на определенно рабочем столе человека весьма своеобразной профессии.
Первый переступает порог, закрывает за собой дверь на заклятье и прислоняется к косяку. Скрывая замешательство, рассматривает выставку инструментов на столе (Биннс о них тоже рассказывал).
— Как тебе декорации? – интересуется второй. – Нравятся?
Первый даже не пытается угадать, какая роль в этих декорациях отводится ему.