Соня внимательно смотрела на любимую бабушку, держа ее руку в своих и заливаясь слезами. Она не плакала, нет, просто слезы сами по себе текли из глаз двумя полноводными реками, чтобы потопить только что произошедшее и еще не в полную меру осознанное горе. Андрей Николаевич подошел к Соне и обнял ее. Соня плакала абсолютно беззвучно, пропитываясь несчастьем, как губка водой. От нее в одночасье ушло двое любимых – бабушка, воспитавшая ее и заменившая мать, и первенец, ее сын. Одна навсегда, а другой? Вернется ли? Не сгинет ли? Но плакала она сейчас по обоим, по той половине семьи, которая была еще час назад и которой она вдруг так моментально лишилась.
– Господи, так же не должно быть… За что??? – прошептала Соня.
Зеркало почувствовало это горе, впитало в себя, поблекло, чуть потемнело. Лишь только Лизочка, до конца так и не поняв, что случилось, стала аккуратно складывать на зеркале осколки кроваво-красных петушков.
А Наталья, тоже вся в слезах, подошла и начала закутывать зеркало черной бабушкиной шалью. Но было поздно. Зеркало забрало еще одну душу.
День третий
Зеркало, стоявшее на своем месте лет, наверное, сто, приподняли и передвинули.
О так называемом уплотнении Незлобиных предупредили заранее, поставив в известность, что пролетарское государство нуждается в излишках их жилой площади. Дом их считался богатым, поскольку комнат в нем было на одну больше проживающих в нем душ, да и санитарные нормы жилой площади – по 18 квадратных аршин, то есть по 9 квадратных метров на человека – сильно превышали правила. Комнаты, сказали, у вас просторные, так что семьи могут въехать большие, ничего страшного, перебьетесь, господа-товарищи. Всё лучше, чем останутся излишки, и придется эти лишние метры перераспределять, объяснили в комиссии по уплотнению. Поэтому добровольно, господа хорошие, и самостоятельно ищем соседей к себе на лишние метры, а ежели в двухнедельный срок не управитесь, заявили, то проведем принудительное уплотнение, уж не обессудьте.
Вот и стал Андрей Николаевич активно искать «сожителей», стараясь, чтобы люди были из его среды, но получилось это только частично. Посоветовали одного профессора консерватории и ученого-медика, еще одного соседа должна была прислать комиссия.
– Аккуратнее с зеркалом, господа! – попросила Софья Сергеевна.
– Мы вам, гражданочка, не господа, а товарищи! – ехидно произнес мелкий щербатый мужичок в кожанке. – Двигаем, как можем, а вы под ногами-то не мешайтесь! Ишь, указывать она тут будет! Прошло ваше время, мадама, прошло, мать твою!
– Что вы себе позволяете! – повысив тон, спросила Софья Сергеевна. – Я у себя дома и не позволю, чтобы со мной так разговаривали!
– Для нас, интеллигентов, запретных слов нет! Она, вишь ты, не позволит! Она, вишь ты, у себя дома! Нет у тебя больше дома! Нет! Всё теперь общественное! – Челюсти у мужика заработали быстро и яростно, слюна стала брызгать далеко и мощно, словно он не разговаривал, а вгрызался, как пес, в большую мослатую кость с остатками чуть подтухшего мяса.
– А разве мы с вами перешли на «ты»? – спросила удивленно Софья Сергеевна.
– А что с вами, буржуями, тут особо расшаркиваться? – не унимался мужичок.
Он был главный по уплотнению незлобинского дома. На нем было еще с десяток квартир, но незлобинский дом-то просторный, да еще и с флигелем, и представлял большой интерес для уполномоченного по уплотнению. Уполномоченный по уплотнению – мужик очень гордился такой завидной должностью.
– И надолго это уплотнение, смею вас спросить? – поинтересовалась Софья Сергеевна.
– Ну пока наши инженера' не построят достаточно жилья для бедноты, а вы что думали? Вот у вас-то и будет тут пока жить трудящаяся беднота, чернорабочие или кто-то из прислуги бывшей, в общем, переселим к вам народ из подвала! Вот для них это будет праздник! А что вы думали? У вас не дом, а сплошные излишки, гражданочка! – продолжал он упиваться властью. – Живете вчетвером в таких-то хоромах, а пролетариат бедствует да по углам ютится! Всё, настал ваш час, пришло счастливое времечко, когда сгоним наконец паразитов с нашей рабочей шеи! – и он злобно и мерзко посмотрел на Софью Сергеевну.
– Да какие же мы паразиты, позвольте, – раскраснелась Софья Сергеевна. – Муж всю жизнь преподавал в университете, занимался наукой, как вы смеете такое говорить?