— Не надо, — сказала Зоя. — Убери.
Инженер выключил магнитофон.
— Увы, примитив, — сказал он. — Сейчас самодеятельность официальна, а официальность предполагает профессионализм. Я удивился, увидев здесь последних из могикан. Я понимаю, интересно, когда пляшет знакомый, но когда это изо дня в день! Нельзя же в самом деле замерзнуть на уровне цоколя, когда готова крыша. Ты не сердись, но уж больно бездумно вы скачете.
— Ты на завклуба учился?
— Я строитель. Тоже, кстати, искусство. Оригинальная комбинация готовых блоков выдается за творчество. Но это же не значит, что жизнь кончилась. Нет мира под оливами. — Он сбился. — То есть он есть. Я к тому, что цивилизация высвобождает нас для простых земных радостей.
— Ты эту пленку сожги, — сказала Зоя. — Не нравится тебе, ну и на здоровье. Чего ради подслушивал-то? Чем охаивать, сам показал бы.
— Попробую.
— А то тоже! Чем в городе-то лучше? Я видела на танцплощадке, так тьфу!
— Другая крайность. Здесь примитив, там вырождение. Истина посередине… Тебе не холодно?
Ночь и вправду свежела. По ногам тянуло влажной прохладой.
— Мне жарко.
— Хм, — сказал инженер. — Зовись ваше село Валдаем, я б заметил, что оно более податливыми крестьянками не славится. А уж если про пляску, так пусть она существует для тебя. Ты танцуешь действительно творчески. Все прочие — копиисты.
Зоя загадала: если не встретит сейчас Матвея, то назло ему попросит инженера включить магнитофон около его дома.
— Пойдем.
Она встала так решительно, что инженер, которому казалось, что Зоя внимательна к его словам, удивился и пошел за ней.
— Вот рыцарям хорошо было, — говорил он на ходу. — Знай бросай перчатки да дерись за даму сердца. Ни о зарплате, ни о типовых проектах, ни о чем не заботься.
Зоя шла торопливо, и он подумал, что она уходит. Но еще более он удивился, когда в центре села Зоя попросила включить на полную мощность музыку «Кружилихи» и стала хохотать.
Матвей своей музыки не слышал: он был в мастерских, куда уходил обычно в плохом настроении. А те, что слышали магнитофон, подумали, что Матвей выпил и дурачится. Инженер же, поощренный смехом Зои, разошелся и уничтожал искусства одно за другим.
— Возьмем изречение, — объявлял он, — «музыку создает народ, мы ее, это композитор сказал, мы ее только аранжируем». Будем честными и не побоимся сказать: народ больше музыки не создает, идут бесчисленные вариации на тему. Ну, еще песни куда ни шло. Да и то! А литература?! Вечные ситуации, вечные сюжеты. Они б давно набили оскомину, если бы не разыгрывались на фоне новых декораций. Декорации — обновляемая обстановка — создают видимость новой литературы. За окном не коляска графа Н., а машина предколхоза тов. Сидорова. На картине не крестный ход, а котлован стройки.
— Надо же! — нервно хохотала Зоя.
— А ты думала! Эти писатели или тот же художник разве сознаются, что они занимаются формальными поисками? Держи карман! Они при любом случае заявляют, что их дело — важнейшее. Причем наглеют. А почему? Потребители слепы. Мы слепы.
— Очки надень, — смеялась Зоя.
На ленте магнитофона кончилась «Кружилиха», послышалась скрипка. Зоя замолкла, прислушалась. Она пересмеялась, зябла. Скрипка удивительно пришлась к этой ночи, к этим старым, черным березам.
— Вивальди, — на ходу объяснил инженер, — до нашей эры. — Запал ниспровержения не пропал еще в нем и, добивая Зою интеллектом, он говорил и говорил: — Вдумайся, что́ поддерживает производителей искусства?..
— Полегче нельзя?
— Ну, тех, кто полагает, что создает искусства? Что? Сбыт! Хотя… Представь, что ни один человек не купил какую-то книгу. Думаешь, ее автор публично сгорит от позора? Жди! Он напишет еще одну.
— Замолчи, — приказала Зоя. Она слушала.
Когда я, человек, живущий далеко от начала своей жизни, слушаю хорошую музыку, мне хочется, чтобы она звучала над местами моего детства, чтобы ее слушали моя река и мои редеющие корабельные рощи.
Всему хорошему приходит конец. Но ведь и всему плохому тоже. Завершение радости не должно печалить. Уже одно то, что эта радость была, ты был достоин ее, этого уже много.
Детство, которое мы все так трогательно вспоминаем, не вернется, не побежишь босиком по асфальту за консервной банкой, но то, что началось в детстве, — это открытие мира, оно должно продолжаться, это и есть сохранение в себе себя…
«Сейчас пойду, — подумала Зоя. Так или иначе, она невольно сравнивала инженера и Матвея. Матвею, конечно, было далеко до таких разговоров. — Ишь раздухарился», — неприязненно подумала Зоя об инженере. Она уловила в его словах рисовку перед ней. Но какой парень не хочет показаться получше и поумнее перед девушкой? Так уж ведется. Тут другое заметила Зоя. В пренебрежении инженера к искусствам, которым не было дела до инженера, Зоя ощутила безразличие его и к остальному, даже близкому ей, может, даже и к ней самой.