Между прочим, никто ее не обязывал слушать инженера, но (такова женская логика) даже и в том, что она слушает его, теперь уже всерьез, мысленно обвинила Матвея.
— Прости, пожалуйста, — сказал инженер. Укутал Зою пиджаком. Но рук на плечах Зои не задержал: он прозевал тот момент, когда можно на что-то надеяться, и пытался вернуть его.
— Представь, — грустно сказал он, — мы одни на всем свете. Эта исчезающая ниточка луны… эти вырезные тени берез…
На следующий день невыспавшийся инженер продолжал руководить разборкой паперти. Кирпичи трескались, сыпались. Инженер ругался:
— Разве это кирпич! А еще говорят — предки строили. Сейчас возьми силикатный кирпичик, щёлкни — звенит!
Ругань его слышал старик, муж сторожихи Максимовны. Он упрекнул:
— Зря ты, паря. Этой церкви лет да лет. Тут не только кирпич, фамилия устанет. — Стукнул палкой по накрошенным под ноги кирпичным осколкам. — Верно говоришь, что кирпич слаб, расседается. И раньше был слаб, правду тебе скажу. А раствор? Гля, паря, сумели ли вы хоть в одном месте по раствору разъединить? И то сказать, телегами яйца возили, на белке́ раствор замешивали. Экие куски вы наломали. Как складете? В стены не пойдет.
— В фундамент, — ответил инженер, — блоками. Зальем цементом, ферма больше церкви простоит.
— Хорошее дело, — одобрил старик и разохотился поговорить. — Раньше, паря, люди тоже слабы были. Я говорю, что кирпичи-то, как люди. Люди слабы были, вот и жались друг к дружке. Сейчас кирпич крепкий, верно говоришь, и люди крепкие. Каждый сам по себе крепкий. Вот лиши тебя места работы, разве умрешь? Жена от тебя уйди?
— Я не женатый, — отозвался инженер.
— И ладно, — продолжал старик, — тогда я себя, к примеру. Пенсии мне не давай, в колхозе прокормлюсь, нет, так огородом, одворицей. А и этого не будет, под окнами по куску насбираю. Я к чему веду, — старик сел на бревно. — Сейчас раствор слаб. Вот слушай, паря…
Не стал слушать инженер: не до разговоров.
Вечером в клубе ждали «Кружилиху». Решили начать с нее, а потом уже попеть, потанцевать. Матвей сидел на лавке у стены. Стул гармониста был свободен.
— Вишь как, Максимовна, — улыбнулся он, — и без гармошки в народ пришел. — Максимовна не поняла. Матвей объяснил: — Зоя-то поет: не бывать тебе в народе, кабы не гармошка.
Вошел инженер с аккордеоном, извинился за опоздание, поставил аккордеон на стул, скромно шагнул в сторону.
Матвей взял аккордеон, вернул инженеру:
— Поиграй, я вечерок отдохну.
— Что ты, — ответил инженер, — я так, как ты, не могу.
— Сыграйте, — закричали девчата, — сыграйте нам.
— Приспособишься, — добавил Матвей, — а я не нанятый каждый вечер пальцы ломать. Играй, играй, — улыбнулся он, — а я попляшу. — Он крикнул: — В круг! — и пошел приглашать Зою. Зоя была в светлой блузке.
— Чего это вырядилась? — спросил он.
— Тебя не спросила, — ответила Зоя.
Встали в круг, переплели руки. Заиграл инженер. Привычно притопывая, начали движение «по солнцу» и уже начали сходиться, но сбились. Ритм музыки не совпадал с ритмом знакомой пляски. Только Зоя приноровилась и Матвей, но и они натолкнулись на остановившихся.
— Чего? — крикнул Матвей. — Давай, давай!
Пошли, но сбились опять.
— Не расцепляй рук! — приказал Матвей. — Не ломай круга! Сейчас! Инженер! Чуть порезче! Через два на третий остановочку — и по новой!
Инженер подладился, и круг пошел, но не бодро, не весело, потому что танцорам, раньше забывавшим о музыке, теперь приходилось слушать ее, и пляска шла неровно. Но Матвей подбадривал, прикрикивал. Чтобы к аккомпанементу инженера привыкли, он первую фигуру — общий круг, нарочно затянул. И действительно, у многих дело пошло. Уже начала озорно вскрикивать Зоя и успела спеть одну частушку:
Матвей, оборвав Зою, перешел ко второй фигуре.
— В два круга!
Девушки разом, нагнувшись под руки ребят, скакнули внутрь общего круга, повернулись лицом к ребятам и замельчили ногами. Инженер сменил музыку. Не ритм, ритм остался прежним, но стал брать другие аккорды, и это опять смутило.