— Сядь, Анна, поешь. — Яков уже сходил на кухню за хлебом.
Анька-дурочка схватила кусок, отбежала к порогу, села на пол и стала есть. Сенька отвернулся и засвистел. Яков поставил на табурет перед Анькой блюдо окрошки. Та схватила блюдо и, сплеснув квас на юбку, опустила блюдо на пол.
— Не свисти, — заметил Яков.
— К покойнику, — отозвался Сенька. Считая, что нечего стесняться Аньки-дурочки, спросил: — Давно она рехнулась?
— Нет в тебе, Семен, жалости, — попрекнул Яков.
— А меня хоть одна собака пожалела? Хоть одна?
Яков не выдержал:
— Ты хоть одну собаку накормил?
— С чего она все-таки? — спросил Сенька примирительно.
— Мужа взяли на германскую. Так и с концом. Ближе к семнадцатому приходит бумага на розыск как дезертира. — Анька-дурочка подняла голову. — Ешь, ешь, Анна. Ее таскать — где прячешь? С обыском приходили. Да раз, да другой — нет. Опять таскать. Так и дотаскались. Эх, а лет-то, моложе тебя, поди.
Анька-дурочка дохлебала окрошку, спрятала корку хлеба и встала. Яков подошел за блюдом, Анька шагнула в сторону и наступила на шапку, оставленную нищим. Подняла, понюхала и жестами стала просить ее у Якова. Мол, спать, мол, вместо подушки.
— Бери, бери, — ласково сказал Яков, — не бойся.
Анька-дурочка, снова крестясь и кланяясь, ушла.
7
Прон вынул из петли замок, отбросил засов. Анатолий проснулся. Прон, напрягая в темноте зрение, спросил:
— Сидишь?
Анатолий тоже сощурился, привыкая к свету.
— Нет, дрова рублю.
Прон сел на порог клети:
— А дрова умеешь рубить? Вот скажи, когда березовые лучше колоть, утром или вечером? Летом или зимой.
— Здороваться надо, — сказал оклемавшийся ото сна Анатолий. Он увидел в открытую дверь тополь, соривший тополиным снегом, серым, похожим на раздерганный войлок. — А, Прон? Почту привез?
— От хрена уши, а не почту. Ты вот спал и не знал, что был под замком. Запирал я тебя. Дай-ка, — он быстро нагнулся и взял с изголовья председательский наган.
— Дальше что? — сказал Анатолий.
— У меня такой же был в фельдъегерях, отобрали, тебе отдали. Тебе доверили. Ну, правильно. Мне б лошадь не убить.
— Отдай.
— Нет, — сказал Прон. Помолчал, глядя, как насторожился председатель. — Молод ты. Зла на тебя нет, мужики о тебе плохо не говорят, а шел бы ты от нас. Поешь, и иди. На дорогу возьмешь. Иди и всем закажи приходить. Мужики, мол, сами разберутся и хозяев им не надо. Так я понимаю новую власть.
— Почту, значит, не привез?
— Значит, не привез. Соберитесь вы все в одно место, и писать вам друг другу не надо будет. Я серьезно советую — уходи.
— Я тебя арестую, — сказал Анатолий.
— Давай, арестуй. Как же ты сам-то? Милицию звать придется. Ну? Пойдешь или нет?
— Подумаю, — Анатолий сел поудобнее.
Прон достал папиросы.
— «Дюбек», — сказал он. — Ты думаешь, мужики всю жизнь будут махорку курить? Спички Лапшина горят, что солнце и луна. На.
— Не курю.
— Как же ты без курева с мужиками говорил?
— Как с тобой, так и с ними.
— Наган я тебе верну, чтоб без утраты, а то не отчитаешься. — Прон курил неторопливо, следя, чтобы не заронить искру. — Вот скажи, в одном месте ждут дождя — нет, а рядом льет. Рядом! В версте. Почему?
Анатолий сидел спокойно, не отвечая.
— Я ведь тебя не в первый раз вижу. Не забыл, как ты на станции орал: лошадей! лошадей! То-то и есть, что лошади, коней не осталось. Заездили.
Сухонький в серых перьях воробей припрыгал к клети, беспокоя тополиный пух. Он выклевывал из пуха черные точки семечек.
То, что Анатолий молчал, взбесило вдруг Прона. Он вскочил, испугав воробья, заговорил:
— Возили вас сотнями по тракту и возят. Власть ездит! А что твоя, что любая власть, только и снуете туда-сюда, гужи рвете. Связь вам! Может, еще чего?
— Притормози, — посоветовал Анатолий.
Прон плюнул в ладонь, чтоб погасить и приберечь окурок, но бросил и растоптал. Хлопнул ладонью по штанам.
— Вот твоя власть. Сели на глотку…
— Кто тебе сел? — Анатолий встал, вышел из клети. — Кто сел? Царь сидел, его спихнули.
Пронька отмахнулся:
— Царя давно ни во что не ставили. А что ж опять мужику жизни нет? Не от хорошей жизни присказка: какая власть, такая и масть. Я толмачу (Анатолий улыбнулся), ты не улыбайся. Толмачу одно: есть власть — земля. Вспаши, посади. Все!
— Как все? А дождик, а солнышко?