— Ты не подъерыкивай. Думаешь, ямщик к тебе задницей сидит, так задницей и думает?
— Что же ты о власти? — спросил Анатолий.
— То! Земля! Власть над людьми можно получить, а над землей хрена с два! На обрыве до ледохода ты землю делил, а река подмыла берег, земля обвалилась, чья она?
— Стихия. Надо берега укреплять.
— Что же не укрепляешь?
— Руки не дошли.
— Командовать доходят.
— Прон Яковлевич!
— Ну! — Прон поднял голову, и они встретились взглядами. — Чего вдруг взвеличал?
— Хороший ты мужик.
8
заорал с крыльца Сенька Бакшаев. Он шел на сеновал.
— Беседа, — оскалился он. — Задушевный разговор вел с дощечкою топор. Говорили та-ра-ра́ — ни доски, ни топора. Спать я!
Он полез по лесенке, хватаясь за перекладины:
Зашуршал наверху пыльным, прошлогодним сеном.
— С огнем не балуй, — прикрикнул Прон.
— Сляпаем, — не к месту отозвался Сенька и, громко зевая, проговорил:
Яков подошел к Прону и Анатолию.
— День-от как тянется, — заметил он. — К вечеру не помнишь, что утром делал.
— О единородных душах ты пекся, — напомнил Анатолий.
Прон усмехнулся. Яков, будто не слыша Анатолия, продолжал:
— Парит и парит. Гроза соберется. Дождь бы лучше. Вчера побрызгало, пыль только прибило. Гроза тоже без толку. Ливанет без разбору.
— Дождь-то для чего? Куриную слепоту поливать? — спросил Прон беззлобно.
— Одворицы-то посеяли, — возразил Яков.
Разговор был вялый. Обвисли размягченные листья на тополе. Над грядками огорода поднимался рассеянный жар. От теневой стороны хлева, где росли аршинные лопухи, отдавало теплой сыростью. Листва на березах переливчато струилась. Неслышная тополиная метель мелькала в воздухе. Тополя стояли как шерстяные. Анатолий вздохнул.
— Чего вздыхаешь, Советская власть? — спросил Прон.
— С вами застонешь, не только что…
Братья засмеялись.
— Мужики, — заговорил Анатолий. — Как-то неладно получается. Все хотим как лучше, а не идет.
Яков стал выцарапывать тополиный пух из бороды.
— В избу бы пошли говорить.
— Я арестованный, — подмигнул Якову Анатолий.
— И как тебе легче: арестованным или председателем? — поинтересовался Прон.
— Арестованным, — ответил Анатолий.
Засмеялись втроем.
— Мужики, — снова взялся за свое Анатолий. — Земля ваша, я на ней лишний, ладно, уйду.
— Кто тебя гонит? — обиженно спросил Яков.
— Брат.
— Про-о-н?!
Прон нахмурился, молча глянул на Якова.
— Вы мужики умные, — подмазал Анатолий, — с кем, как не с вами, посоветоваться. Земля ваша, так? Хлеб, значит, ваш. Так? Попахал, хлеба поел, на печку полез.
— Не тараканы! — прервал Прон.
— Дай человеку досказать, — вставил Яков.
— Доскажу. А детей выучить не хотите?
— Выучим, — успокоил Прон. — Темными не будут.
— А когда учителям землю пахать?
— Обществом прокормим.
— А учителей на учителей кто будет учить? Пахари? А если детей дальше учить?
— И дальше выучим.
— Допустим…
— А что ж не допустить? — рассердился вдруг Прон. — Не хуже других. — И вдруг неожиданно наскочил на Анатолия: — Что, если вятский, так толоконник, лапотник? Так если так, то… Что, если мужик, так только в землю носом да в монопольку? А хоть и вятские, а возьми: Екатерине — березы-то она насадила по тракту — самокат сделали, машин еще в завиданках не было, часов сколько деревянных, за границей по ним спать ложатся, — это только посчитать! Ты командуешь! Кем?
— Конечно, вятский — народ хватский.
— Семеро одного не боятся, — подхватил Яков. — Еще говорят: на полу сидим и не падаем, или: один подает, семеро на возу и кричат: не заваливай! — Яков хотел свести разговор к шутке.
— Эх вы! — сказал Прон.
Возникшая было близость в разговоре исчезла. Прон спросил Анатолия:
— Тебя послали бы в другое место, поехал бы?
— Я не выбирал.
— То-то и оно. Значит, не именно сюда. Значит, тебе что тут, что там. — Прон произнес горько: — Как идет эта заваруха, ни одной свадьбы не возил. Девки забудут, как ленты в гривы коням вплетать. Свадеб нет, мужиков угоняют. Одна наука: «Вперед коли, назад прикладом бей, от кавалерии закройсь!» Видано ли дело — зыбки выбрасывают. Об этом ты думаешь?