Гранин, разумеется, не почувствовал наигранность в моем голосе - он смотрел на меня щенячьими глазами. И именно в этот момент упала первая стена в моей обороне от скверных мыслей. Кто знает, может, это не только последний ужин в уходящем году, но и в моей жизни, и для этого больше не нужны не религиозные фанатики, ни двустволки, ни гробы. Достаточно лишить меня Влада.
Проглотив четыре блинчика, Гранин запил все двумя чашками чая. Это было поистине трогательно, поскольку чай он ненавидит - в его персональной вселенной официальным напитком провозглашен кофе, максимум Гранин может снизойти до каппучино и какао.
В бумажном пакете были пряники а-ля маленькие человечки, с глазурованными пуговицами и штанишками.
- Тонко намекаешь, что следующими после гномов будут пряничные человечки?
- Да брось! Это же весело.
Я вспомнила нападение псевдоразумных садовых гномов, их визгливые смешки, синие камзолы, деревянные щечки, и мрачно подтвердила:
- Очень.
- Попробуй хоть чуть-чуть, это малая спекла. - 'Малой' он называл свою двадцатипятилетнюю старшую сестру. - Тебе голову, животик или ноги?
Он еще что-то говорил, но я больше ничего не слышала - в ушах зазвенело, на лбу выступила холодная испарина, а к горлу подкатил ком. Комната стала каруселью. 'Он спрашивал о прянике. О прянике...' Но я уже видела перед собой Кудрявцева, а именно, ту его часть, которая, качнувшись, замерла у моего бедра...
- Рита? С тобой все в порядке?
Я с трудом сфокусировала взгляд.
Гранин сидел на корточках передо мной, его руки сжимали мои предплечья, он испуганно всматривался в мое лицо.
- Я в норме, - я вытерла со лба испарину.
Я встала, меня повело, и ему пришлось поддержать меня.
- Ага, в порядке, я вижу.
- Просто переутомилась.
- Не переутомилась, а позеленела. А под глазами у тебя серые круги. Давай ты сейчас приляжешь, а я пока все уберу.
Голос Гранина звучал в отдалении, хотя он говорил мне в лицо. Была бы у него артикуляция получше, на моем лице блестели бы уже капельки слюны.
- Пеняй на себя, - пробормотала я, - если разобьешь что-то.
Он воспринял мои слова серьезно, что с ним случалось крайне редко; подложил мне под голову подушку, выключил телевизор и принялся относить посуду на кухню. Тени лентами дыма скользили в мое ставшее податливым сознание...
Когда я в следующее мгновение открыла глаза, свет за окном сменился на пушистый, предрассветный. Рассветы зимой особенные, как если бы в стакан с темно-синей акварелью капнули немного оранжевой краски. И оранжевое дрожит сквозь муть.
Значит, тридцать первое декабря. Новогоднее утро.
Я не помнила, какой продукт на этот раз сварило мое подсознание. Меня, впрочем, устраивали ночи без сновидений. Более чем устраивали!
Гранин спал на полу, подложив под голову куртку. Такой храп, как у него, я слышала лишь у бульдога моей бабушки; пес уже тогда побил все рекорды собачьего долголетия, и храпел так, словно собирался вот-вот взорваться и отправиться к собачьему Богу.
Стянув с себя плед, я накрыла им Гранина, а сама направилась в ванную.
Я почистила зубы, умылась, сварила кофе и, сидя перед распахнутым настежь окном на кухне, употребила его с четырьмя сигаретами. Предостережение на сигаретной пачке вызывало улыбку: никогда прежде мне не доводилось слышать, чтобы хоть один коматозник умер от рака легких.
Телефон зазвонил в семь минут девятого, разорвав утреннюю тишину в клочья и заставив меня вскрикнуть. А я стала нервной.
- Слушаю.
Громыхающий, как кости в гробу, смешок:
- Хорошо, что слушаешь. Я заеду за тобой в половину девятого.
- Чак-Чак, если что-то случится с моим братом...
Смех оборвался, пошли гудки. Я какое-то время бездумно продолжала сжимать трубку в руках. Потом заставила себя разжать руку. Телефон упал на пол, подскочил и замер, покачиваясь на округлой спинке.
- А что может случиться с Владом?
Я подняла голову.
Гранин стоял в арке, ведущей на кухню, и смотрел на меня. Он был заспанным, помятым и еще более взлохмаченным, чем накануне, но взгляд на удивление цепкий и яркий.
- Тебя никто не учил, что подслушивать нехорошо?
- А тебя, что нехорошо отвечать вопросом на вопрос?
Он подошел, поднял телефон и положил на стол, рядом с блюдцем с окурками.
- Мне скоро надо будет уйти, - сказала я. - Кофе бахнешь?
- Не откажусь. Кстати, ты не ответила на мой вопрос.
Я чудом сдержалась, чтобы не запустить в него банкой с кофе.
- А ты на мой.
- Да, Рита, - Гранин плюхнулся на диванчик, следя за моими манипуляциями с посудой, - меня этому не научили. Твоя очередь.
- Ты невыносим, - продавила я сквозь зубы. - Ничего. Ничего с Владом не случится. В отличие от тебя, если ты сейчас же не прекратишь гримасничать.
Гранин постарался придать своей небритой физиономии мученическое выражение, но в глазах вертелись смешинки. Он по очереди давился то хихиканьем, то зевотой, пока я ждала, когда закипит вода. Недолго же продлились его метаморфозы: щенячьи глаза и тому подобное трогательное дерьмо. Надо почаще целовать его? Еще чего!
Грохнув перед ним чашку, я налила ему кофе и придвинула ближе сахарницу.
- Лови момент и наслаждайся, а я пошла одеваться.
- Можно еще три вопроса?
- Один, - не оборачиваясь, рявкнула я. На часах - тринадцать минут девятого; на все про все у меня пятнадцать минут.
- Один с половиной, ну пожалуйста!
- Один вопрос или твой завтрак вместе с тобой перемещается на лавочку под подъезд.
- Хорошо. Можно мне блинчик с вареньем?
- Конечно, на здоровье. А теперь, если позволишь...
- Задержись еще на минутку, Рита. То был не вопрос. Вопрос вот: что с твоим лицом?
- А что с моим лицом?
- В том-то и дело, что ничего, - он вгрызся в холодный блинчик и продолжил говорить с набитым ртом: - Вчера, а я точно помню, оно было в этих отметинах... поцарапанное. - Он продемонстрировал скрюченные, как у Дракулы из старых фильмов ужасов, пальцы и рассек ими воздух. Выйдя из образа, взял ложку и съел пару ложек варенья прямо из банки; я не стала собачиться из-за такой небрежности. - Но тут вот какой момент: уже вчера они выглядели так, будто им с неделю, хотя позавчера никаких царапин у тебя на лице в помине не было. И вот сейчас тоже - ни следа. - Он улыбнулся, как на приеме у стоматолога, демонстрируя плохо прожеванные куски блина, все в варенье.
Гранин, может, и не самый тактичный и вежливый человек на Земле, но и идиотом он никогда не был. Такими темпами, подумала я, он быстро догадается, что к чему.
- Выметайся. Подальше.
Я захлопнула за собой дверью в спальню и, трясясь от желания вернуться и собственными руками вытолкать его прочь взашей, начала одеваться. Знаю, глупо злиться на того, кто просто делится своими наблюдениями. Другое дело, когда эти наблюдения касаются щекотливых тем.
Мой гардероб полностью отвечает тому образу жизни, который я веду... или вела, кто теперь скажет точно. Но, помимо пиджаков и блуз, в нем также хватает маек, футболок, свитеров и джинсов.
Я остановила свой выбор на серой майке, поверх - кофта с капюшоном на молнии. Кофта была чуть великовата, из-за чего мои ноги в узких темно-серых джинсах походили на две тощие ходули. Плевать, если это не отвечает утонченному вкусу коматозного босса. Я не в настроении ни для каблуков, ни для юбок. Волосы я собрала в 'хвост' на затылке.
Я не надела куртку, и теперь, по пути к стоянке, старалась игнорировать косые взгляды замерзающего Гранина. Ладно. Я накинула капюшон и сунула руки в карманы. Этого достаточно?
Чак-Чак оказался пунктуальным парнем - в нескольких метрах от машины Гранина уже урчало двигателем авто Влада. Я бы все отдала за то, чтобы за рулем был брат. Мысли Гранина были созвучны моим: он без тени неловкости, как форменный идиот, таращился на Чак-Чака, причем, на такой ингредиент, как дружелюбие, в его взгляде был явный дефицит.