Выбрать главу

КАЛЛАГИЯ

Диалог

А. З.

Приходит в мир эпоха Шамбалы. Смотри, мой сын, вверху, под облаками, На остром пике голубой скалы Трепещет в небе огненное знамя. Готов ли ты в День Облака и Мглы Зажечь Огонь и твердыми руками В подвалы Духа, что черней смолы, Внести всеочищающее пламя? О да, Учитель Света, я готов! Я сбросил цепь привычной тирании Отживших истин, символов и слов, Очнулся от духовной летаргии. Я слышу, как звучит священный зов Из глубины пространства: "Каллагия!"

ПОЛЁТ

Полёт

Венок сонетов

Моей жене Татьяне

I
Клубились облака на небосклоне, Лежал в долине голубой туман, Сверкал поток на каменистом склоне, Ревущий в горном храме, как орган. Подобный мощной храмовой колонне, Сын Неба, одинокий великан, Последний, уцелевший в древнем клоне, Стоял багряно золотой платан. Ползла к нему под визг стальной пилы Бригада лесорубов, как химера: "Какая древесина на полы! Какая первосортная фанера!" А он стремился в небо, полный веры. Парили в небе грифы и орлы.
II
Парили в небе грифы и орлы, И в нем проснулась дерзкая отвага, Но корни уходили в глубь скалы, Прикованные на краю оврага. И он сказал: "О, символ кабалы, О, корни, свет теперь нужней, чем влага, Расправьте ваши твердые узлы Для первого, решающего шага!" И камни расступились в гулком стоне, И на скале возник глубокий ров, И он, расправив крылья в мощной кроне, Взлетел, освобожденный от оков. А над планетой в пене облаков Вставало солнце в золотой короне.
III
Вставало солнце в золотой короне, И миллионы лет тому назад В далеком фантастическом зоне Огромный, добродушный древний гад, Завидя первый луч на небосклоне, На сушу вылезал, и был он рад Погреть бока на каменистом склоне Или подставить солнцу мощный зад. Лишь нежить жалась в темные углы, Но все, что двигалось, дышало, жило, – От динозавра до морской иглы Приветствовало древнее светило. Оно давало жизнь, оно светило, Рассеивая клочья древней мглы.
IV
Рассеивая клочья древней мглы, На колеснице золотого цвета, Лучи вонзая в темные углы, Летел Бог Солнца в ореоле света. И билась тьма на острие стрелы, И пробуждалась спящая планета, И юный жрец на выступе скалы Благословлял мистерию рассвета. Он думал в этот час о Фаэтоне, Мечтал о крыльях, стоя на скале, Упругий ветер ощутив в ладонях, Как птица воздух, бьющийся в крыле. Лишь ноги прочно приросли к земле, Увязнув в косном и слепом законе.
V
Увязнув в косном и слепом законе, Был человек в мечте своей крылат, Но крылья он обрел не на иконе, Не как чернец и старый пустосвят. Утратив право крыльев в эмбрионе, Парящей в небе птицы старший брат, Зажав топор в умелые ладони, Выстругивал крылатый аппарат. Схватив веревкой русые патлы, "Чудак опасный, вольнодумец праздный", Он прыгал вниз, крылатый, со скалы И полз по склону раненый и грязный, В крови и гравитации увязнув, Как в капле застывающей смолы.
VI
Как в капле застывающей смолы – Древнейшей из ловушек мирозданья, Увязнув, бьются крылышки пчелы, И каждое усилие – страданье, – Так человек не мог из древней мглы Взлететь на крыльях радости и знанья: Его держали тела кандалы, Но было вечным дерзкое желанье. И был прыжок. И след на небосклоне. И сломанные крылья. И борьба. Миф об Икаре. Миф о Фаэтоне. А в новом веке – новая глава О крыльях. Это светлые слова О чайке Джонатане Ливингстоне.
VII
О чайке Джонатане Ливингстоне Я размышлял среди отвесных скал. Он был разумным Я в крылатом клоне, Прошедшим путь, который я искал. В борьбе с пространством, в вихре и циклоне Он понял суть космических начал. Как молния, сверкнув на небосклоне, Он мне свои прозренья прокричал. Я знал, как в облаках парят орлы, Я знал закон движения ракеты, Луча и камня, пули и стрелы, Лишь для себя я не нашел ответа. Застыв в предощущении рассвета, Я тосковал на кривизне скалы.
VIII
Я тосковал на кривизне скалы О тонком теле для межзвездных странствий, Способном, словно острие стрелы, Пронзить фундамент времени-пространства. Тянулись к свету веточки ветлы В извечном и привычном постоянстве, Жужжали крылья золотой пчелы, Кружились мотыльки в воздушном танце. Взлетал повыше каждый, как умел, Чтоб встретить солнце в древнем горном храме, И не было важней и выше дел. Лишь я прирос к скале, как косный камень, И вдруг взмахнул бескрылыми руками, И проклял человеческий удел.
IX
Я проклял человеческий удел И древнюю привычку со смиреньем Носить тяжелые оковы тел, Придавленных всемирным тяготеньем. В привычке этой Дух отяжелел И называл полетом лишь движенье В пространстве косном столь же косных тел, И изощрялся в их перемещеньи. Он создал самолет, затем ракету, Забыв о том, что он и сам крылат. И, оторвавшись телом от планеты, Он был в гордыне бесконечно рад, Что стал подобный клетке аппарат Носить Космическую Птицу Света.
X
Носить Космическую Птицу Света И перед тьмой в поклоне спину гнуть, Встречать прекрасным гимном час рассвета, А в сердце прятать злобу, грязь и муть. Отвергнуть знанье Древнего Завета И утверждать, что мы познали суть. Стать плесенью на теле у планеты – Вот избранный людьми порочный путь. За суетою ежедневных дел Подтачивает дух процесс распада. Огонь, что изначально в нас горел, – Теперь источник копоти и чада. Забыла Древний Звездный Путь монада Внутри тяжелых и бескрылых тел.
XI
Внутри тяжелых и бескрылых тел Становится бескрылым каждый атом. И Дух, забыв о крыльях, оскудел, В гордыне сделав знание догматом. За суетою споров, слов и дел Нам невдомек, что грозный и крылатый Архангел протрубил и улетел, Что время тает, что близка расплата. О чем кричала Чайка над планетой? О теле из иного вещества? Или о крыльях, сотканных из света? Меня, как луч, как пламя, жгли слова, Звенела и кружилась голова, Но вдруг я понял тайный смысл Завета.
XII
Но вдруг я понял тайный смысл Завета, Который, крылья Духа опаля, Пытались на бескрылую планету Сквозь космос пронести Учителя: Не надо для полета ни ракеты, Ни реактивной тяги, ни руля, Впитав энергию огня и света, Континуум пронзят биополя. Быстрее, чем крылатая комета, Мы к звездам полетим без корабля. И я раскинул руки над рассветом И ощутил, как тело окрыля, В меня вошла энергия бурля. И сделал шаг над утренней планетой.
XIII
Я сделал шаг над утренней планетой, Как ствол в предощущении пилы, Как юный жрец в предчувствии рассвета, Вознесший солнцу гимны и хвалы, Как тот искатель знания и света, Который в век костров, свечей и мглы Отбросил прочь догматы и запреты И прыгнул вниз, крылатый, со скалы Я, как они, желанием горел Взлететь и встретить день под облаками, Внутри летящих к солнцу легких тел. И я взмахнул крылатыми руками, И оттолкнул ногой замшелый камень, И крылья ощутил, и полетел.
XIV
Я крылья ощутил и полетел, И растворился в океане света, И песню для людей Земли запел, Паря в огромном небе над планетой: "На час, на миг опомнитесь от дел! Примите слово моего завета; О, братья, перейдите свой предел! Бросаю вам венок моих сонетов…" И люди поднимали вверх ладони, И вырастали крылья за спиной. Я пел им о Космическом Законе – И люди улетали вслед за мной, Туда, где над сверкающей страной Клубились облака на небосклоне.
XV
Клубились облака на небосклоне, Парили в небе грифы и орлы, Вставало солнце в золотой короне, Рассеивая клочья древней мглы. Увязнув в косном и слепом законе, Как в капле застывающей смолы, О чайке Джонатане Ливингстоне Я тосковал на кривизне скалы. И проклял человеческий удел – Носить Космическую Птицу Света Внутри тяжелых и бескрылых тел. Но вдруг я понял тайный смысл Завета, И сделал шаг над утренней планетой, И крылья ощутил. И полетел.