Но было.
Цезарь долго и внимательно смотрел на нее, пытаясь разобраться в той жуткой смеси итальянского и сильно неправильной латыни, на которой она говорила, но в итоге все-таки понял ее – и понял правильно.
- Mane. Visne dicere corporem movendo hoc facere potest? [Погоди, ты хочешь сказать, что движущиеся атомы могут такое сделать?] [2] – сказал он, и Виттория удивленно отпрянула.
- Откуда ты…
Цельная и складная картина мира, само существование которой она даже не осознавала до этого момента, стремительно разлетелась на куски.
Человек, который жил настолько давно, должен был считать, что мир создан богами из какой-нибудь непонятной и неизвестной фигни. Человек, который жил настолько давно, не мог знать, что такое атом, даже приблизительно.
Но, похоже, знал.
Губы Цезаря растянулись в кривой и разве что совсем немного разочарованной улыбке.
- An putas me stultum esse? [Думаешь, я тупой?]
Виттория моргнула. Ничто в жизни ее не готовило к тому, что когда-нибудь кто-то вроде Цезаря спросит у нее, не считает ли она его тупицей - и когда этот момент настал, все мысли разбежались из головы как тараканы при щелчке выключателя.
После долгой и в высшей степени неловкой паузы, она лихорадочно помотала головой:
- Нет, нет, ты неправильно меня понял!
- Certe [Конечно], - отозвался Цезарь, но все читалось на его лице.
Он не поверил ей ни на секунду.
Плохой способ начать знакомство.
- Слушай, я могу попробовать объяснить тебе поподробнее, - пытаясь как-то загладить свою вину, предложила Виттория, - Не могу обещать, что получится понятно, я… Ну, сам видишь, как я знаю латынь. Но все равно.
Цезарь задумчиво покрутил останки несчастного пульта в руках и отложил в сторону.
- Age. [Валяй]
Все вокруг казалось очень странным сном или галлюцинацией, вызывающей непреодолимое желание спросить у воображаемого собеседника, что было в этом подозрительно пахнущем стакане. Стопка почерканных листков, выпрошенных у медсестры на стойке, все росла, а они до сих пор не наткнулись на непреодолимую стену.
Электроны, протоны, нейтроны, корпускулярно-волновые феномены, радиодиапазон и его спектры – каким-то невероятным образом Цезарь схватывал все на лету, и Виттория даже не хотела знать каким.
Вопросы остались далеко в прошлом и теперь она воспринимала все как данность.
Чертов древний император понимал граничащую с университетской программу физики элементарных частиц быстрее и лучше, чем половина ее однокурсников?
Пусть будет так. Сил удивляться просто не оставалось. И разве что совсем немного хотелось вывалить на него кварки и глюоны, приправленные теориями поля. Просто ради того, чтобы увидеть тот самый искренний шок, которого она ожидала.
- Intellexi, [Понял] - коротко сказал Цезарь, когда она закончила.
И это стало последней каплей, надорвавшей тонкую струну натянутых нервов.
Виттория рассмеялась, громко и истерично.
- Quid dixi? [Что я такого сказал?] – Цезарь отпрянул и нахмурился.
- Да нет, нет, - справиться со смехом было труднее, чем ей казалось, - Ничего, просто… Просто, cazzo, ты жил несколько тысяч лет назад, и… Как? Откуда ты это все знаешь?! Вот у меня два варианта, веришь? Или ты нас тут всех водишь за нос, и никакой ты не Цезарь вообще, или… А нет, не два, всего один.
И все бы в этой версии сходилось, если бы она собственноручно не достала его из полностью рабочей машины времени несколько дней назад.
Выпаленные в горячке слова дошли до Цезаря не сразу, но когда дошли, его глаза расширились в неподдельном удивлении:
- Ante pauci mille anni… Quid…?! [Несколько тысяч лет назад... Чего?!]
Рано или поздно этот момент должен был наступить. Виттория тяжело выдохнула:
- Как думаешь, какой сейчас идет год?
- Septimgenti decem ab urbe condita, [710 от основания Города] - не особо уверенно предположил он.
Может быть, Виттория могла только приблизительно догадываться, что именно он сказал, слова “mille” там не было, а это значило только одно.
Он ошибался настолько сильно, насколько только мог ошибаться.
- Две тысячи девяносто седьмой, - сказала она, - Нашей эры.
Повисла звенящая тишина, в которой стало слышно, как в соседней палате пикают какие-то приборы и ругаются медсестры.
Пытаясь исправить положение, Виттория не придумала ничего лучше, чем добавить:
- От основания Города… Не помню какой это от основания Города.
Цезарь встрепенулся, его здоровый глаз загорелся надеждой. Разбивать ее было почти физически больно, но, к сожалению, необходимо.